— Что к нему можно подойти на расстояние вытянутой руки, — выговорила она и положила на стол обе руки, сцепила пальцы, свела локти рук, поднимая сцепленные пальцы к подбородку, оперлась подбородком на них и, отделяя каждое слово, закончила. — Теперь решайте, будете ждать, когда у вашего виска появится его ствол, или сами продырявите ему лоб?

— Что тут решать? — воскликнул белобрысый. — Все ясно!

— Я хочу услышать более конкретно, — попросила вдова.

— Пришить Крысу — дело хорошее! Но как это сделать? — сказал белобрысый, продолжая дергать мочку уха.

Шехова расцепила пальцы и посмотрела на свои ногти так, как будто была озабочена ими в большей степени, чем Крысой, и спросила:

— Не испугаетесь, столкнувшись с ним нос к носу в смертельной схватке?

— А чего пугаться? — кашлянул белобрысый и уверенно заявил. — Хоть крыса, хоть мышь, лоб, поди, не стальной. Пуля прошибет его!

Вдова пристально всмотрелась в них, ее молчание длилось долго, потом решительно разорвала его, произнеся почти по слогам:

— Тогда я помогу вам, но при одном условии — слушаться меня беспрекословно!

Белобрысый переглянулся с рыжеватым и выдавил:

— Да мы не отказываемся.

— В таком случае, раздобудьте оружие! — она поднялась с места, открыла ящик комода, достала пачку денег. — Вот вам на расходы! — отщипнула от пачки и протянула белобрысому. — Через день будьте готовы! Затягивать нельзя ни на минуту.

Белобрысый взял из ее пальцев деньги, пересчитал, показал рыжеватому и снова помял мочку уха:

— Тут на три ствола хватит.

Она согласно кивнула, как будто точно знала, на какое количество стволов она давала деньги:

— Вот три и берите!

Парни поднялись со стульев и шагнули к двери.

Ольга и Врюсова сидели по разные стороны дивана, когда в комнату вошли двое парней. От них сильно пахнуло табаком и еще чем-то, что трудно было определить. Галина сморщилась, лицо искривилось.

В руке у первого был смартфон. Другой рукой он почесывал себе живот, собирая морщинами рубаху. На лбу у него был неровный шрам, то ли приложился где-то спьяну, то ли шарахнули между глаз да рассекли лоб.

Галина прозвала его Шрамом, чтобы Ольге было понятно, о ком говорит. Оторвала от него глаза, перевела на Ольгу:

— Ты глянь, опять эти лбы по твою душу приперлись, снова фоткать тебя собираются! Приглянулась ты, видать, Крысе! Чего ж он сам не заглянет? Посмотрел бы вживую, — и парням. — Сейчас-то как, совсем разденете ее или опять по пояс?

Ольга напряглась.

Тот, который угрожал им, что отрежет носы, и требовал, чтобы они не пищали, и какому Врюсова прилепила кличку Индюк, потому что у него был крючковатый нос, вяло прожевал губами:

— Ну выспались? Курорт.

— Да и ты не переломился, — отвернулась к окну Галина.

Индюк не обратил внимания на ее слова, подошел к Ольге:

— Новые фотки делать будем, — бесцеремонно сдернул ее с дивана. — Твоему мужику понравились, еще запросил. Но на этот раз, в чем мать родила, — и сразу предупредил, помня о том, как сопротивлялась она первый раз. — Будешь кочевряжиться и рыпаться, отдам парням на съедение!

— А я что говорила! — воскликнула Галина. — Про мужика — это они лепилово лепят, чудики жалкие. Сами глазеют на тебя.

Шрам гоготнул, посматривая то на Екатерину, то на Врюсову:

— Ну, ты, заткнись, кругломордая, а то за чудиков язык отрежем! — пригрозил.

— Чего рот разинула? — повысил голос Индюк, обращаясь к Ольге. — Раздевайся! — и потянулся к ней рукой.

— Не цапай! — отбила его руку Ольга.

Индюк, не церемонясь, схватил ее за волосы и резко пригнул к полу:

— Будешь пищать, нос отрежу! Кому сказал, быстро! — и, пригибая ее к полу одной рукой, второй стал стаскивать одежду.

Галина на все это равнодушно глазела со своего места. Но, видя, что сопротивление Ольги бессмысленно, что парень без труда сломает ее, отрывисто просипела:

— Да не кобенься ты, пусть щелкают! Подумаешь, невидаль какая.

— Вот-вот, чего время тянуть? — булькнул Шрам, играя смартфоном.

— Помоги ей! — Индюк толкнул Ольгу к Врюсовой.

Но та не пошевелилась, только собрала на лбу морщины:

— Я не нанималась. А она не инвалид. Пускай сама распехтеривается.

Ольга кинула на парней брезгливый взгляд и отказалась раздеваться, хотя прошлый раз ее сопротивление ни к чему не привело.

Индюк подошел и дал ей пощечину:

— Еще раз посмотришь на меня такими зырками, посажу на привязь! Раздевайся, дура, а то одежду в лоскуты порву! Голышом бегать будешь!

Она медленно стала раздеваться, складывать одежду на диване. Раздевшись, зажалась.

Шрам сделал снимки в таком виде, потом потребовал расслабиться. Ольга минуту постояла в прежней позе и резко выпрямилась, открывая красоту тела. Шрам с восторгом причмокивал языком, снимал ее на смартфон, приговаривал:

— Бабочка цимус! — Закончив, бросил. — Готово! Можешь одеваться! — перевел взгляд на Врюсову. — Теперь твоя очередь.

Та не ожидала такого поворота, вылупила глаза:

— А меня-то за какие грехи? — но тотчас неспокойно сползла с дивана, спросила. — Тоже все снимать? Дарю на память.

— Посмотрел бы с превеликим удовольствием на широкий зад! — гоготнул Шрам. — Но твой первозданный вид пока не требуется. Очередь не пришла.

Ольга быстро натянула на себя одежду и хотела сесть, но уловила на себе взгляд Галины, он говорил, чтобы она не спешила громоздиться на диван.

Едва заметным движением бровей, понятным только Ольге, показала на Индюка, у которого из-за пояса за спиной торчала рукоять пистолета. Глазами заставляла ее действовать, пока сама будет отвлекать парней.

Те были спокойны, явно не ждали никаких потрясений.

Взор Ольги впился в рукоятку ствола.

Галина искусственно захохотала и с каким-то задором в голосе, привлекая к себе внимание, протараторила:

— А чего отказывать себе в удовольствии? Посмотрите, я нисколько не хуже нее! Если присмотреться, как следует, то даже и лучше! Она тощая, а я справная, она костями бренчит, а я мяконькая, покачать могу, как в люльке! — и стала проворно сбрасывать с себя одежду. Вправо полетела кофта, влево — джинсы. И закрутила перед парнями своей бабьей фигурой.

Шрам гоготнул, а Индюк икнул, как от укола в ягодицу, пригрозил:

— Не дури, а то нос отрежу!

Ольга следила за ним.