Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Настя, — загораживая ей путь, сказал Антон, — сколько зим…
— Пропусти меня, Антон.
— Мне нужно тебя на два слова, Настя.
— Нам пока не о чем с тобой разговаривать…
— Правильно! — раздался сзади уверенный актерский баритон Цветочкина. Осклабившись, он стоял у раздевалки магнетовцев. — Правильно!.. Натощак трудно говорить. Когда скушают пяток голешников, тогда…
Антон не дослушал и пошел в раздевалку. К Цветочкину подошел Чижов, веснушчатый футболист «Магнето».
— Видал? — спросил его Цветочкин, мотнув головой в сторону Антона.
— Видал.
— Чувствуешь?
— Догадываюсь.
— Они своего этого запасного сегодня поставили, журналиста, — сообщил Цветочкин. — Что это за номер, не понимаю. Ты его возьми на учет, под особое наблюдение.
— Есть. Понятно.
— Берешь? — спросил Цветочкин.
— Беру и помню, — многозначительно сказал Чижов.
Действительно, Баграш решил выставить в эту игру Карасика.
Правда, Карасик неплохо себя зарекомендовал в предыдущих играх, играя полузащитником, да тут еще, на его счастье, вывихнул ногу левый полузащитник в основном составе. А Карасик играл как раз левого хава.
Карасик вообще был неузнаваем. Он окреп, поздоровел, выпрямился. У него и походка была иная, независимая. Старый Мартин крепко его вышколил. Немало пришлось вытерпеть Карасику. И в редакции часто потешались над ним, когда он приходил хромая или со свежим синяком.
— Интересно знать, — дразнили Женю, — что произойдет прежде: опрокинетесь вы на глиссере или угробитесь на поле?
Но Карасик не сдавался — не тонул и не гробился.
Все же ребята насторожились. Слишком уж легок. Одной техникой и рвением не возьмешь. Сковырнут его. Но Баграш имел свои соображения. Он поставил Карасика неспроста. Он знал, что для Антона играть против Карасика было особенно трудно. Это был расчет. А для победы команды надо было учесть все. «В крайнем случае заменим», — решил Баграш.
С утра был введен особый рацион. Легкий ранний Обед, отдых. Заблаговременно прибыв на стадион, гидраэровцы проходили последний массаж. Сам Мартин Юнг массировал ребят. От его крепких, умелых рук, мнущих мышцы, в тело, в каждую жилу входила крепость и уверенность.
Настя и Груша на цыпочках ходили около душевой. Настя была тревожна и сосредоточенна. Груша сердито ловила себя на том, что несколько раз мысленно прошептала: «Господи, вот бы наши выиграли, вот бы наши!.. Хотя бы один гол!..» Правда, не вслух, про себя. Но и это было недостойно управительницы погоды. Бога, конечно, не было, но, кто знает, вдруг что-нибудь вроде. А вбить мяч Кандидову надо было непременно, какими угодно средствами — земными или небесными.
Девушка постучалась в раздевалку:
— Можно?
— Погоди, мы тут все нагишом! — крикнул из-за дверей Фома.
Минут через десять все были одеты. Настя и Груша пришивали на голубые майки гидраэровцев крупные белые буквы. Команда, выйдя на поле, должна была составить слово «Гидраэровцы». Как раз одиннадцать букв. Карасик, бледный от волнения, ходил по раздевалке. На груди его была буква «Ы». Он был самый маленький, и ему выпала последняя в слове буква.
— Ну конечно, разве мне попадет хорошая буква, — сокрушался Карасик. — Черт его знает, конечно, «еры» должны попасть именно мне… Столько хороших букв на свете! В одной нашей команде два «р», и ни одной мне не попалось. Вот везет!
Груша, стоя на коленях и штопая порвавшуюся майку Фомы, пришепетывала, держа булавки в зубах:
— А Тошка, Тошка-то, ходит вешь шмутный, жлой да жадумчивый, как черт! Я это к нему, а он: «Пошла ты, Аграфена», говорит.
— Он, ты мне к шкуре пришиваешь! — заорал не своим голосом Фома.
Груша откусила зубами нитку и встала с колен.
Команда выстроилась у входа. Мартин Юнг на корточках осматривал обувь игроков. Он лазал рукой внутрь бутсов в самый носок, щупал пальцами, нет ли гвоздей, глядел, хорошо ли прилажены щитки. Старик волновался.
— Ребятишки! — сказал он вставая. — Мартин Юнг есть спортсмен… Слово, которое выговаривает старый спортсмен Мартин Юнг, есть честное слово. И я буду повторять: «Мы побьем их, детишки, вы играете на гораздо много лучше магнетовцев! У них один Цветочкин. Его надо задерживать, блокировать. Антон — это верно, мастер прима! Но не надо себе вбивать в голову ничего такого. Надо вбивать ему мячи. Я уж давал вам тактику. Мы побьем их, детишки! Или я ничего не понимаю в футболе, и не был тренер Спарты, и не ломал ногу на матче с „Глазго-Ренджерс“[40], и не был великий хавбек, и я не Мартин Юнг, а просто пфу, трепач. Я правильно говорю?
— Правильно, Мартин Эдуардович, правильно!..
— Только помните, детишки, не надо долго вязаться с мячом. Это не годится. Много ходить тасовать — таш-таш-таш, а потом потерял. Опять буду повторять: наш главный принцип — техника и тактика. Не отдельный красивый трюк, а корпорация. Это понятно? И, пожалюста, играйте с душком… как это говорится?.. да, да, с душой. Рассержайтесь вы, кашалоты, растоптайте их, сглотайте их с головой. Мы побьем их, детишки, это как пить дать. О!
Он вынул из заднего кармана плоскую фляжку, отвинтил, сконфузился: «Это мой допинг»[41], он отпил из горлышка, завинтил, положил фляжку в карман. Он хлопал тыльной стороной ладони животы, трепал ребят по шее:
— Ну, ну, что за меланхолия, трепачи! Вы не на воскресной проповеди, это футбол!..
Баграш вышел из шеренги и стал перед фронтом команды.
— Ну, хлопцы, веселее! — сказал Баграш. — Подбодрись, кашалоты! Я речей разводить не умею, но сегодня скажу вроде Наполеона. Восемьдесят тысяч человек смотрят на нас сегодня с высоты этих трибун. Играем сегодня за наше дело, за нашу дружбу, так? За кубок играем и за человека. Против Антона и за него. Так? Мяча к нему не подпускать. Покоя не давать. Мелкий пас. Короткая подача. Ложные прорывы. Цель — сбить с толку. Так? Цветочкина зажать. Держать по очереди по пять минут — Лепорсков и Загуменный. Ты, Коля, не сиди в офсайде. Всегда ты там пасешься, а нос у тебя долог — он у тебя за линию мяча сам заходит… Ну, сказано всё. Выиграть должны — кровь из носу! Выиграть можем! Есть?
— Есть, капитан.
— Ну, а ты, Настюша, ничего не скажешь?
— Мальчики, вы сами знаете, — сказала Настя и покраснела.
— Ни пуха ни пера, — зашептала Груша. — Да глядите, чтобы Женечку там не зашибли. Вы все какие здоровые, а он вон какой…