— Ты говоришь, что ты сын губернатора, но я готов утверждать, что ты родился на плоскогорье. Скажи мне, дитя, когда ты попал в Лхасу?

— Послушайте, отец, он всего лишь ребенок, — возмутилась Шара. — Он слишком мал, чтобы отвечать на вопросы.

— Слишком мал или не может ответить? — парировал Рега. — За последнее время произошло столько неправильного, что я сам решаю…

Его прервали чьи-то быстрые шаги. В дверях появился молодой монах, обвел всех в комнате безумным взглядом, потом быстро поклонился и согнулся, уперев руки в колени и стараясь перевести дыхание.

— Отец, я должен поговорить с вами.

Рега повернулся, скрипнув зубами.

— Подожди, нетерпеливое дитя, — прошипел он, поднимая палец. — Я занят.

— Отец, выслушайте! Случилось нечто ужасное.

Рега помедлил секунду, потом движением руки приказал Дрангу следовать за ним. Он вышел из комнаты, и одеяния развевались за его спиной. Когда его шаги затихли в коридоре, Билл приподнялся на кровати.

— Что это было?

— Объясню позднее, — мгновенно ответила Шара и подхватила на руки Бабу. — Извините, Билл, мне не стоило приносить его сюда. Я вернусь. Обещаю.

Она пошла с Бабу к двери, но тот стал вертеться на руках, взгляд его был прикован к полу.

— Шара, подожди! — воскликнул он, шлепнув ее по плечу.

— Не сейчас, — рассеянно сказала Шара. — Нужно торопиться.

Бабу продолжал вырываться, но она уже выбежала в коридор, оставив Билла одного в комнате, где вдруг воцарилась тишина.

Два часа спустя кто-то осторожно отодвинул засов на дверях комнаты Билла.

Дверь чуть приоткрылась, и Билл, почувствовав сквозняк, шевельнулся во сне, но не проснулся. В комнату беззвучно вошел Дранг. Он не сводил глаз с Билла, шрам, рассекавший лицо монаха, блестел на свету. Он сделал несколько шагов, и его войлочная обувь тихо шлепала по каменному полу.

То и дело посматривая на кровать, он присел и принялся шарить руками по полу. Наконец он нащупал четки, которые искал, и, бросив последний взгляд на спящего Билла, отступил к двери.

В коридоре он поднес четки к ближайшей лампаде и в тускловатом свете увидел серебряную подвеску и причудливый знак на ней. Он правильно сделал, что вернулся за четками.

Он уже встречал этот знак прежде.

— Держите крепче.

Эти слова донеслись до Чэня откуда-то снизу. Ноги его были широко расставлены, он одними согнутыми руками вытаскивал веревку. Он кряхтел от напряжения, его мощные плечи подавались вперед с каждым рывком. Мгновение спустя показался Чжу, его руки в перчатках цеплялись за стену, а веревка, закрепленная на поясе, плотно натянулась.

Чэнь смотрел, как Чжу поднимается к карнизу. Он окинул взглядом лицо капитана: черные глаза, тонкие сжатые губы. Чжу был белым как полотно. Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

Свернув веревку, Чэнь отер лоб рукавом плотной зимней куртки. Он практически протащил капитана по всей отвесной стене, и, несмотря на разницу в весе, далось ему это нелегко. По мере того как они поднимались, Чэнь все больше укреплялся в мысли, что Чжу в таком восхождении является балластом: его взгляд нервно перепрыгивал со скалы на веревку, с веревки на скалу.

Это казалось невероятным, но объяснение Чэнь видел только одно: Чжу боится высоты.

— С вами все в порядке, сэр?

Чжу помолчал немного. Он вскарабкался на карниз и прижался спиной к скале.

— Далеко еще? — пробормотал он.

Чэнь поднял голову и посмотрел, как солдаты парами поднимаются по расщелине. Они были уже недалеко от вершины, примерно в сотне метров.

— Минут двадцать, не больше.

Чжу кивнул. Он пытался перевести дыхание, на верхней губе собрались мелкие капельки пота.

Чэнь с любопытством смотрел на него несколько секунд. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который приказал убить монаха в Драпчи или изнасиловать девочку в лхасском штабе. Чжу поймал взгляд подчиненного, и лицо его посуровело.

— Попробуйте только заикнуться об этом, — прошипел он.

— Ни в коем случае, сэр.

Чэнь посмотрел на долину внизу. Ее затягивала туманная дымка, но он разглядел единственную палатку — все, что осталось от лагеря. Чэнь знал, что в палатке лежит мертвый или умирающий европеец.

Всю ночь они слышали его отчаянные стоны, тихие, едва ли громче шепота, но Чэнь не сомкнул глаз. Они разносились по стоянке, и под эти приглушенные звуки чужого страдания солдаты молча съели обед. Только Чжу ел с удовольствием, выуживая лапшу из тарелки и затевая неторопливые беседы с солдатами, что нетипично для него.

Судя по бившему из раны фонтану, Чэнь почти не сомневался, что нож перерезал европейцу бедренную артерию. К этому моменту он наверняка уже умер от потери крови. Много лет назад он видел похожую рану у строительного рабочего. Сломался строительный кран, и тросом рабочему перерубило артерию. Кровь ручьем лилась на пыльную землю, и жизнь покинула его с ужасающей скоростью.

Чжу знал это наверняка. Знал, что, если не принять меры, такая рана приведет к медленной и мучительной смерти.

Чэнь сталкивался в Бюро со многими жестокими людьми. Отправляясь на задания, они сами решали, кому оставаться в живых, а кому умереть, и, если это служило достижению цели, применяли пытки. Такова была практика, заведенная в Бюро.

По впечатлениям их первой встречи в Драпчи Чэнь решил, что Чжу — такой же, как все, и его жестокость — просто часть работы. Но прошлой ночью что-то изменилось, и Чэнь увидел реальность такой, какая она есть. Целесообразность служила Чжу лишь частью уравнения. На самом деле им двигало удовольствие. Он захотел, чтобы европеец истек кровью, хотя мог в любой момент пустить ему пулю в затылок. Но для Чжу насилие было не просто средством достижения цели. Насилие было самоцелью. Чэнь понял, что Чжу садист. Человек, который наслаждается, видя чужие страдания.

Когда утром они сворачивали стоянку, никто не подошел к палатке европейца. Внутри царила тишина, и солдаты оставили ее, словно надгробие при незахороненном теле.

За спиной на карнизе Чэнь услышал кашель. Он повернулся к Чжу — тот все еще стоял, прижимаясь к скале.

— Куда после вершины? — спросил Чжу.

Лицо его посерело.

Чэнь автоматически завел руку за спину, где в рюкзаке лежал компьютер в противоударном корпусе.

— На юг, сэр. Почти пять километров по леднику. После, кажется, на восток, но я проверю.

— Тогда пора, — сказал Чжу, нетерпеливо махнув рукой. — Я хочу попасть в монастырь до темноты.

Чэнь кивнул и, не произнеся больше ни слова, двинулся вверх по расщелине, на ходу стравливая веревку.