Казалось, этого лица коснулась порча, думала Вера. Гоша Савельев внушал ей безотчетный ужас. У него была выраженная асимметрия лица, глаза вечно блуждали, косили куда-то в сторону или вверх, рот кривился независимо от того, что он говорил, подвижные черты сами собой складывались в глумливую гримасу. Но главное различие между отцом и сыном заключалось в том, что Михаил Аверкиевич был деловым человеком, хотя, на Верин взгляд, чересчур увлекался легкими деньгами, а вот Гоша, занимавший должность консультанта по биржевым операциям, принадлежал к тому типу молодых людей, кого в канцеляриях царских времен именовали пустейшими.

Кого и как Гоша консультировал, никто не знал. Он тоже существовал на «островке социализма»: целыми днями слонялся по кабинетам, рассказывал, какой «гениальный» салат он ел и какое «гениальное» пиво пил со своим никому не известным другом Жориком, хохмил, хвастался своими карточными подвигами, мог часами повествовать, как «отхватил шесть взяток на мизере», даже не допуская мысли, что кому-то это может быть неинтересно.

В карты ему везло явно не всегда: он часто одалживал у сослуживцев деньги, а потом начинал метаться, прятаться от очередного кредитора, нырял, завидев его в коридоре, в первый попавшийся кабинет. Никто не хотел давать ему в долг, но он приставал с клещами, и ему давали, только чтобы отвязался. Долги за него обычно возвращал отец.

Гоша рассказывал тупые сальные анекдоты, марку машин «Вольво» называл не иначе как «вульвой»: ему казалось, что это безумно смешно. Он говорил «мэнэес», «преподдаватель с кайфедры», даже не подозревая, как эти бородатые остроты выдают его возраст. Выложив очередной анекдот типа «жена у него новая, ни разу не надеванная», сам первый начинал ржать, а тех, кто не смеялся и просил прекратить, обливал презрением: «Фишку не секут». На корпоративных вечеринках он слишком много выпивал, шумел, охранникам приходилось его выпроваживать.

И вот этот человек люто возненавидел Веру. «За что?» Она ломала себе голову и не находила ответа. О том, чтобы спросить его самого, не могло быть и речи. Дора Израилевна предупредила Веру, чтоб не давала Савельеву в долг, но он у нее и не просил.

Зато он говорил и делал ей гадости. Он обожал коверкать слова и фамилии, чтобы звучали неприлично, а уж на Вериной фамилии оттягивался особенно сладко, заменяя второй слог похабной буквой «ё». Прямо при Вере, но делая вид, что ее не замечает, рассуждал с коллегами о всяких чмо из Подмосковья, считающих себя больно «вумными». Некоторые отмахивались от него, другие толкали в бок, указывая на Веру, но Гоша не желал угомониться.

Однажды он подсунул ей вместо отчета текст, сгенерированный на компьютере: бессмысленный набор слов. Вера не сразу поняла, долго сидела, пытаясь вникнуть в абракадабру, но потом догадалась и наложила резолюцию: «Рекомендую принять этого киборга на вашу должность без сохранения содержания». И вернула «отчет» Гоше.

Конечно, Гоша разозлился еще больше. Он стал чуть ли не в глаза называть Веру крысой и на всех составленных ею документах, попадавших к нему в руки, пририсовывал в уголке наискось бегущую крысу. Осенью 2001 года один такой документ попал в руки самому Альтшулеру, и тот вызвал Веру к себе.

Натан Давыдович Альтшулер — низенький, коренастый, вечно сердитый — представлял собой сгусток неукротимой энергии. Огромным широким лбом он напоминал Вере не то Бетховена, не то Рубинштейна, она так и не смогла решить, кого больше. Вообще-то Альтшулер не баловал банк посещениями, у него и других дел хватало. Он бывал в основном на заседаниях правления или совета директоров, а тут вдруг приехал, и Вера знала — почему. Речь шла об огромном кредите для одной сомнительной фирмы. Она дала по этому проекту отрицательное заключение.

— Что это за художество? — Альтшулер гневно ткнул пальцем в документ.

Вера решила сыграть в неведение.

— Это моя аналитическая записка.

— Вижу, не слепой. Я спрашиваю, вот это что такое? — И Альтшулер еще раз с ожесточением ткнул пальцем в нарисованную на уголке крысу.

— Не знаю, — ответила Вера.

— Врете.

Она лишь пожала плечами.

— Благородство изображаем. Спектакли разыгрываем, — иронично протянул Альтшулер. — «Товарищ Сталин на посту, а где — я не скажу». А вот я вас уволю, — пригрозил он, — что вы тогда запоете?

Вера не испугалась. Почему-то его она совершенно не боялась. Во-первых, знала, что Альтшулер одинаково свиреп со всеми. Он мог точно так же наорать не только на нее, свою скромную служащую, но и на господ из РСПП [9], и на министра финансов. И никто на него не обижался. А во-вторых, Вера угадывала в грозном Альтшулере если не родственную душу, то… собрата по разуму, что ли. В этой лобастой голове не то Бетховена, не то Рубинштейна был заключен мощный математический аппарат. И Вера знала, хотя внешне это никак не проявлялось, что сам Альтшулер тоже ощущает внутреннее сродство с ней.

Это он еще в 1998 году благословил ее на расчет простого числа Мерсенна и настоял, чтобы премия была ей выплачена полностью, без вычетов за эксплуатацию компьютера. Вопрос о вычетах пытался поднять Михаил Аверкиевич Холендро, правда, скорее в шутку, а не всерьез, но Альтшулер эту шутку не поддержал и круто оборвал своего заместителя:

— Не будь идиотом, Миша! Я крохоборством не занимаюсь.

Вера очень серьезно относилась к работе в отделе развития. Разработанные ею пакеты услуг привлекли клиентов в ту пору, когда люди совершенно утратили доверие к кредитным учреждениям и предпочитали хранить деньги где угодно — в чулке, под матрацем, в кубышке, — лишь бы только не в банке.

По ее инициативе срок оформления кредитной карты сократили до пяти дней: вдвое быстрее, чем в Сбербанке. Разрешили, не теряя процентов, переводить вклады из одной валюты в другую по желанию клиента. Все для вашего удобства. Начали выдавать потребительские кредиты физическим лицам по предъявлении паспорта и водительских прав: никаких других документов, никакой волокиты. Мы вам доверяем.

Кроме того, Вера внесла несколько предложений, которые помогли банку улучшить имидж. Начальство обычно не обращает внимания на подобные мелочи. Топ-менеджерам и в голову не приходит, что об удобствах простых смертных тоже надо заботиться.

Вера настояла, чтобы в главном зале, куда попадают люди, пришедшие сделать вклад или взять кредит, поставили кресла и чтобы увеличили число операционистов. Оформление договора — дело долгое, почему люди должны маяться на ногах? Да они плюнут и уйдут в другой банк: авось там очередь поменьше.

Она же предложила перейти на круглосуточное обслуживание. Опять мнения в руководстве разделились.

— Разорить нас хотите? — горячился Михаил Аверкиевич. — Операционистам придется доплачивать за ночную смену и охрану усилить, значит, тоже сверхурочные. Так мы с вами, деточка, в трубу вылетим.

— Это окупится, — настаивала Вера. — Многие предпочтут приходить ночью, когда нет очередей и нет пробок на дорогах. Да и мало ли других причин? Мир интернационален и глобален. Клиенту надо сделку провести, деньги перечислить. В Москве ночь, а в Нью-Йорке в это время разгар рабочего дня и в Сиднее тоже.