Альтшулер, как правило, в таких дебатах участия не принимал. Избегал председательского кресла, садился где-нибудь сбоку и рассеянно рисовал какие-то каракули в блокноте. Но при голосовании опять, как тогда, в 1998-м, его голос оказался решающим. Круглосуточное обслуживание ввели в экспериментальном режиме, и, когда выяснилось, что это выгодно, что это окупается, круглосуточный график был утвержден и распространен на все отделения банка. Но Вера даже предположить не могла, что настанет день, когда этот график обернется спасением для нее самой. Она не умела заглядывать в будущее. То есть умела, когда речь шла об экономических прогнозах. Но и только.

Благодаря Вере банк начал приобретать картины, устраивать выставки, финансировать гуманитарные проекты. Картины не просто украшали интерьер: они числились среди активов банка, постоянно растущих в цене. Даже искусственные растения, кем-то до прихода Веры закупленные для декора, сменили по ее настоянию на живые. Заключили договор с флористической фирмой, оттуда пришли профессионалы и установили, что где положено: одни горшки на солнце, другие в тени.

В роскошном головном офисе устроили целый зимний сад, где начальство принимало особо привилегированных клиентов. Из фирмы регулярно присылали кого-то знающего, как за всей этой красотой ухаживать, как и когда ее поливать, пересаживать, подкармливать, устраивать искусственную подсветку.

Были и совсем уж, казалось бы, мелочи. Сделали автостоянку для клиентов. Зимой лед на тротуаре скалывали не перед входом в банк, а по всему кварталу. Это правило действовало не только для головного офиса, но и для всех филиалов. Михаил Аверкиевич Холендро пытался вышучивать Веру.

— Дорожки подметаем, песочком посыпаем, цветочки сажаем, — язвил он. — Что вы, Вера Васильевна, ерундой занимаетесь?

Разговор об этом зашел на директорате, куда Веру вызвали излагать очередные предложения по совершенствованию работы банка.

Вере подобная постановка вопроса сама по себе представлялась дикостью. Она считала, что раз уж люди доверяют банку свои деньги или берут кредиты и платят по ним проценты, они имеют право требовать, чтобы за эти деньги их обслужили по высшему разряду. Ей это казалось элементарно ясным. Она всегда была такой. Она такой родилась в 1974 году, «в разгар застоя», как теперь говорили. Вера всегда знала, что товаров должно быть много — разных и желательно хороших, — а сервису полагается быть качественным.

— Из таких мелочей складывается репутация, — сказала она Михаилу Аверкиевичу на директорате.

Альтшулер, принципиально никогда и никого не хваливший, в своей обычной ворчливой манере велел начальнику пиар-отдела ее слова записать и сделать из них рекламный слоган.

Разумеется, по банку пошли слухи. С особым удовольствием их распускала Алла Кирилловна Иллевицкая. Стали поговаривать, что Альтшулер неровно дышит к Нелюбиной и уже готов сменить вторую жену на третью.

Со второй женой Альтшулера Вероникой Вера познакомилась на одном из корпоративных приемов. Жгучая брюнетка, правда, не смуглая, как та девочка с «нефокусного» рекламного плаката в меховом магазине, а белокожая, Вероника тоже выглядела лет на пятнадцать. Она была на две головы выше мужа, но его это нисколько не смущало. Вере она показалась глупенькой, но безобидной, вроде Оксаны Терентьевой, только куда более непосредственной. Вероника говорила не умолкая. С мыслями у нее было слабовато. Не поток сознания, а так, скорее тоненький ручеек, весело журчащий по камушкам.

— Натусик на меня сердится! — доложила Вероника при первом знакомстве с Верой, даже толком не представившись, и округлила глаза от ужаса, что не мешало ей весело улыбаться. Держалась она так, будто они с Верой давно знакомы и только что возобновили некий прерванный разговор. — Нам уже выходить пора, а я… ну просто напрочь не готова. В смысле — вообще! Что надеть — без понятия. Ногти лаком намазала, надо сперва одеться, а я — за ногти. Ну и, конечно, смазала все, пришлось переделывать. Но я же не знала, что уже поздно! У меня такие часы дурацкие, ничего не вижу. — И она показала Вере крохотные часики с весьма условным циферблатом: делений нет, одни стрелки, да к тому же корпус усыпан слепящими глаза бриллиантами. — Натусик ужасно рассердился, а я виновата? Все уже надеванное. На них бирки цепляют, ну, на платья в смысле, что куда надето. Чтоб второй раз не ходить. Это Гулькина работа, горничная у меня, Гуля, она то ли не прицепила, то ли что-то перепутала, а я вообще без понятия. Напялила что попало, вот этот кошмар от «Этро». Стиль кантри, туфли совсем не подходят, ногти не высохли, в общем, я в шоке! На чучело похожа, да?

Вера взглянула на темно-голубой вечерний туалет с узором «пейсли», спадающий с одного плеча, как индийское сари, и с чистым сердцем признала, что Вероника выглядит великолепно. Вероника томно и безутешно повела обнаженным плечом, вздохнула так, словно у нее душа с телом расставалась, и тут же лучезарно улыбнулась кому-то еще. Видно было, что она нисколько не боится своего «Натусика»: ее неземные фиалковые глазки (Вера догадалась, что таков эффект контактных линз, углубляющих цвет) задорно блестели.

— Вы ее уволите? — спросила Вера вслух.

— Кого? — недоумевающе уставилась на нее фиалковая девушка.

— Ну, эту Гулю, горничную вашу.

— Гулю?! Да ни за что! Мы с Гулей живем душа в душу. Когда надо — она меня прикроет, когда надо — я ее. Нет, ты не подумай ничего такого. Ну промахнулась она с этими бирками, но это же ерунда! Нет, я без Гули как без рук. Да мне без нее и поговорить-то не с кем! — призналась Вероника.

И в самом деле, о чем этот лепечущий ручеек мог поговорить с вечно хмурым, погруженным в макроэкономические расчеты Альтшулером, Вера даже не пыталась себе представить. «Наверно, он просто слушает ее журчание, и его это успокаивает», — предположила она.

Алла Кирилловна уверяла, что с первой женой Альтшулер развелся, но не расстался, что она будто бы до сих пор живет в его огромном доме на Новой Риге и воспитывает детей, а с этой трофейной женой он только ездит на приемы и вечеринки, но Вера давно уже решила не слушать Аллу Кирилловну. Ей трофейная жена Альтшулера скорее понравилась. Правда, у Веры от ее болтовни разболелась голова, зато она сразу почувствовала, что от этой пятнадцатилетней девочки не надо ждать гадостей или какого-то подвоха.

После первого знакомства Вероника — «Надо же, почти тезки!» — обрадовалась она, удосужившись наконец спросить, как Веру зовут, — уже считала ее своей подругой и весело обрушивала на нее при каждой встрече свой «ручеек сознания», а Вера жалела наивную глупенькую девчушку. Что с ней дальше будет? А ну как надоест Альтшулеру ее журчание? Хорошо еще, если Вероника родит ребенка и тем самым привяжет его к себе, а если нет? Если просто состарится и потеряет, как выражается Зина, «товарный вид»?

Вера ни о чем не спрашивала, и Вероника беспечно журчала. Ей не требовался собеседник, ей нужен был слушатель. Вера умела терпеливо слушать. Вероника приглашала ее в гости, и не раз, но Вера вежливо отказывалась, ссылаясь на работу и сына. Как бы то ни было, Альтшулер знал, что его жена в восторге от Веры Нелюбиной.