– Это кольцехвостый лемур. – Он провел рукой по ее руке. – Я встретил его на Мадагаскаре. Он последовал за мной через рынок и прыгнул мне на плечо, пытаясь поделиться со мной тропическим фруктом.

– Не может быть!

– Под поделиться я имею в виду, что он его элегантно почистил и сунул мне в глаз.

Лорелея не сдержала удивленный смешок.

– Скажи мне, что ты не сделал ему больно! – воскликнула она.

– Я съел его тропический фрукт, это точно. – Улыбка – хотя, казалось, помимо его воли – не задержалась на его суровых губах. – Тем не менее расстались мы друзьями.

– Ты ведь говорил, что у тебя нет друзей, – съязвила она.

– Среди людей.

Она погладила лемура, чуть левее пупка, и нахмурилась.

– Хотелось бы мне увидеть этих экзотических существ, но я знаю, что этого никогда не будет.

Его пальцы подняли ее подбородок с нежностью, на которую он, казалось бы, не способен.

– Многое может случиться между сейчас и никогда.

Слова, которые она сказала ему ребенком, запылали в ее груди и защипали ресницы, грозя разразиться слезами.

– Правда, – произнесла Лорелея дрожащим голосом. – Но с моей ногой таскаться по джунглям или карабкаться по горам… Я никуда не годна.

– Глупости, – утешил он ее. – Я найму слонов, которые провезут тебя по джунглям, и десять бронзовых мужчин пронесут тебя в портшезе по чужим городам. Арабские лошади доставят тебя через пустыню, и мы повсюду сможем сесть на поезд или мой корабль.

Она фыркнула, жалея, что не настолько глупа, чтобы в это поверить.

– А как насчет тех мест, куда не могут пройти слоны, бронзовые люди, аравийские скакуны, поезда и корабли?

Его игривый взгляд успокоил и согрел.

– Я пронесу тебя.

Вдохновленная безрассудной надеждой, она снова припала к его груди.

– Мы можем уехать завтра? Просто бросить пиратов, и сокровища, и наши имена? Мы могли бы начать жизнь заново.

Его пальцы играли с завитками у ее виска, а на его лице появилось выражение легкого сожаления.

– Я должен найти клад Клавдия, – пробормотал он. – Я обещал своим людям.

– Не мог бы ты просто дать своим людям карту? Чтобы они его отыскали?

– Я должен пройти это до конца, – настаивал он.

– Но почему? Денег у тебя больше, чем можно потратить за пять жизней. Тебе и вправду нужны еще сокровища? Разве эти поиски не слишком дорого тебе стоили? – Лорелея провела пальцами по наполовину разъеденной татуировке. – Они тебя уже однажды едва не убили.

Он посмотрел на нее сверкающими черными глазами.

– Я искал это сокровище еще до того, как перестал быть Дорианом Блэквеллом. Когда я думаю об этом, мне кажется, мое прошлое бьется в железную дверь, отделяющую меня от моих воспоминаний. Мне кажется, если я найду клад Клавдия… Я обрету себя.

Соглашаясь, Лорелея нехотя кивнула.

– Понимаю.

И она действительно поняла.

– А что потом? – почти со страхом спросила она. – Что повлечет тебя, как только ты найдешь, что ищешь?

– Повлечет?

– Ты везде был, все видел. Тебе нечего больше будет завоевывать. Ради чего ты станешь жить?

Его взгляд устремился к окну, посмотреть на шторм, но тот усмирился до легкого дождя.

– Я видел все, – строго сказал он. – Всяких встречал людей. Тех, кто рискует жизнью, чтобы подняться на самую высокую гору или найти источник самого коварного фьорда. Они из кожи вон лезут, чтобы построить самое высокое здание. Или вести добычу в самой глубокой пещере. Они жаждут власти. Славы. Опасности. Азарта. Хотят насмехаться над смертью. Бросить вызов Богу. Господствовать над природой… И только это состояние, эта одержимость заставляет их чувствовать себя живыми.

Она смотрела на него так же пристально, как он на дождь за окном.

– Что-нибудь… из этого заставляет тебя чувствовать себя живым?

– Нисколько.

– Тогда… что? Что?

Он посмотрел на нее так, как будто она почти разочаровала его.

– Как ты можешь не знать?

Атмосфера накалилась.

– Ты любил меня?

В тот же миг, как у нее вырвались эти слова, Лорелея пожалела о них.

Он отвел от нее взгляд.

– Я был молод. Я еще не научился бояться безумия влюбленного идиота.

Наконец слеза выкатилась из-под ее ресниц, и Грач стер ее большим пальцем.

– Слишком поздно для любви, Лорелея. Для меня любовь – не более чем изобретение поэтов. Ее так же легко купить и нарушить, как доверие или верность. Но я понимаю обладание.

Он встал, чтобы приблизить свое лицо к ее, чтобы они снова дышали одним воздухом.

– Ты моя. Вот что я знаю.

– Значит… ты не любишь меня.

Он прижал лоб к ее лбу.

– Я должен это сказать. Давно, когда у меня все еще была способность чувствовать. Давно, когда я знал, что такое страх. Какова любовь. Я должен сказать, что любил тебя до того, как в тот день уехал с Мортимером. Именно тогда, это было в моем сердце, когда я был достаточно молод, чтобы его иметь.

Сквозь боль в его словах слышалась надежда, когда он коснулся ее губами. Если когда-то в его сердце была любовь… возможно, она сможет вернуть ее обратно.

– Это неважно, – утешила его она. – Я люблю тебя. – Лорелея обняла его, дав покрывалу упасть. Она не хотела на него смотреть. Не хотела увидеть в его глазах страх, чувство вины или отторжение. Она прижала свое сердце к его сердцу, свои губы к его губам, и сейчас, когда он двигался над ней, ей казалось, что во второй раз он будет гораздо злее.

Лорелея подвинулась, уступая место Веронике, когда золовка вышла к ней на квартердек понаблюдать за суетой внизу, пока они приближались к пирсу.

– Я никогда не думала, что буду так рада увидеть Саутборн-Гроув. – Вероника прикрыла глаза ладонью как козырьком и посмотрела на ветвящиеся от дома протоки устья.

К собственному удивлению, Лорелея энтузиазма Вероники не разделяла. Едва утром этого дня они покинули замок Бен-Мор, она боролась со странным гибельным предчувствием.

Еще больше ее беспокоило, что, казалось, она такая одна.

Общий настрой на корабле можно было назвать исключительно веселым, если не принимать во внимание подозрительность и недоверие к небольшой группке новых людей Дориана Блэквелла. Тем не менее перспектива скорого обретения сокровища для пиратского корабля была как для не менее меркантильной группы уважаемых матрон перспектива выдать дочку замуж за герцога.