Интересно, что они обнаружат там завтра? Древнеримский клад? Прошлое подвергавшегося пыткам мужчины? Или нечто бесконечно опаснее?

Грач наконец понял, почему люди умоляли его сохранить им жизнь.

Даже самые хладнокровные злодеи, закрывавшие глаза на страдания слабых, отчаянно молили о пощаде, прежде чем он покончил с ними.

Он не понимал, почему, долгие годы. Они должны были знать: если их не нашел ни Бог, ни дьявол, найдет он. И когда найдет, к тому моменту, когда он с ними покончит, они будут умолять об аде.

Но они, тем не менее, пытались выторговать себе жизнь. Кричали. Убеждали. Молили.

Он считал их жалкими.

До сего дня.

Ему больше не нужно ломать над этим голову. Он понял: все боятся смерти, когда им есть что терять. Их сердца привязаны к жизни, к чему-то, имеющему для них ценность, и мысль о потере этого становится нестерпимой.

Он забирал у этих людей все – власть, деньги, землю, титулы, отмщение, – но на самом деле ничего для себя не желал. В этом состояла его подлинная трагедия. Он начинал как вор, стал рабом, затем захватчиком, лордом и, наконец, королем пиратов. Все это время его мучило непонимание. Часть его всегда считала, что если лезвие, штык или пуля найдут его грудь, ущерба ему не будет.

Потому что у него нет сердца. Лишь тело, ограждающее бездонную черную пустоту, которую не могла заполнить никакая бесконечность приобретений.

Господи, помоги ему, он так заблуждался! Сейчас он это знал. Сердце у него было. Все это время оно жило в другом месте…

Он оставил его здесь. В Саутборн-Гроув.

Понемногу Лорелея возвращала его ему, осколок за осколком.

Хотел ли его вернуть он? Не особенно. Но он хотел Лорелею настолько, чтобы страдать от ее вопросов к нему.

Грач страстно желал ее двадцать лет. Теперь, когда он познал ее, взял ее, занялся с ней любовью… его словарный запас не настолько расширился, чтобы он нашел слово, способное выразить, что с ним сделает расставание с ней.

Он стоял в своей старой комнате в Саутборн-Гроув и размышлял о мрачном свете, отбрасываемом устьем реки Блэкуотер и морем. Теперь он понял, что значат эти слова.

Nigrae Aquae. Черная Вода.

На востоке ветвящиеся рукава устья делались чернильными, змеясь хаотичным лабиринтом под быстро теряющим цвета небом. С этой стороны поместья темный холм небосвода уже начали прокалывать звезды, хотя на западе за горизонт все еще цеплялась серая полоса.

Грач снова хотел Лорелею; тот хам, каким он являлся, хотел растянуть ее прямо поверх вещей, хотел на коленях, на спине, над ним, под ним, сбоку от него. У стены…

«Господи». От расстройства он резко провел ладонью по лицу, потом по волосам.

Он жаждал заявить свои права на каждый ее дюйм. Своим ртом. Своим членом. Мог продержать ее следующие десять лет голой, наверстывая прошедшие двадцать. Слушая ее голос, единственный в мире звук, способный успокоить его безудержный гнев или взволновать его сонную душу.

Ее хрупкая невинность напомнила ему о том, каким он был дьяволом. Ненасытным зверем. Ужасающим злодеем.

Он сделал все возможное, чтобы сосредоточиться на поисках. Поглядеть на Дориана, Монкриффа и его команду, когда они с кропотливой дотошностью планировали подход к острову Терси и раскопки на нем. Но только, черт побери, если бы на его корабле не бродила Лорелея, отвлекая своей красотой. Она целую вечность стояла на палубе полубака со своей привлекательной сестрой. Непонятно, как вообще на этом корабле кто-то мог что-то делать.

Когда она коснулась мочки уха, он вспомнил, как кусал ее, когда входил в нее сзади. Когда она оперлась рукой на бедро, он увидел его сквозь складки ее одолженного платья. Его рука горела от воспоминания о его бледном абрисе под ладонью, когда он задавал им ритм. Когда она наклонилась погладить одного из чертовых котят, он едва не перелетел через перила при виде ее ягодиц.

Ему около сорока, а тело реагировало как у одурманенного подростка. Возбуждение не покидает его весь день – одного ее взгляда достаточно, чтобы в брюках стало тесно.

Когда вокруг столько его людей, Грач не мог все время проводить в постели. Его подмывало просто выбросить их всех в море и уединяться с Лорелеей в любом месте своего корабля, где только заблагорассудится.

Останавливали его только ее слова, сказанные сегодня утром после того, как она встала с постели. Его маленькая жена в интимной нежности, но, не слишком церемонясь, призналась ему, что утро никогда особенно не любила, когда он потребовал объяснить, почему она вздрогнула и в сонной лени не успела этого скрыть.

Поэтому, вместо того чтобы по прибытии в Саутборн-Гроув увлечь ее в первую же комнату, в которой есть кровать, он согласился с планом разрешить ей объяснить его присутствие здесь.

Он не мог не признать, что история, придуманная ею и Дорианом, проста и убедительна. Он должен был стать ее давно потерянным двоюродным братом, Эшем Везерстоком, европейским герцогом. Предполагалось, что он спас ее от подлой хватки Грача и привез обратно, чтобы теперь, когда Мортимер Везерсток встретил преждевременную гибель, осмотреть свои новые британские владения. Эту историю подтверждают лишь немногие из оставшихся слуг, которые могли вспомнить родственника по имени Эш Везерсток, жившего в Саутборн-Гроув пару десятилетий назад. Дальний родственник, если им не изменяет память, выздоравливал здесь после трагического несчастного случая.

Слуги были так рады возвращению Лорелеи и Вероники, а заодно приезду печально известного Черного сердца из Бен-Мора, что едва обратили внимание на своего предполагаемого нового хозяина, не считая нескольких слов формальной вежливости и скептических взглядов.

Он тотчас отступил в тень, позволив Лорелее получить причитавшееся ей обожание. Сначала он дважды проверил подготовку к завтрашней вылазке, а затем перекочевал сюда. В комнату, где впервые услышал ее голос.

В то место, где он фактически родился. Обиталище его первых воспоминаний.

Ее голос.

«Она меня любила?»

«Любовь» – слишком прирученное слово. «Одержимость» – слишком пошлое понятие.

«Обожание» могло подойти. Немного приблизиться по смыслу…

Волнение в теле и жар в крови предупредили Грача о ее приближении задолго до того, как ухо уловило шуршание юбок или звук неровной походки.

У него напряглась каждая мышца, поднялся каждый волосок на теле от узнавания Лорелеи. Как всегда. Как будто к нему у нее было электромагнитное притяжение, ее близость заряжала воздух между ними, заставляя его подойти ближе. Прикоснуться. Прижать к себе.

Ему ничего не оставалось, кроме как подчиняться.

– Я подумала, что могу найти тебя здесь, – пробормотала она.

Он сунул кулаки в карманы.