Избранницей царя Василия стала княжна Екатерина Петровна Буйносова-Ростовская, отец которой воевода князь Петр Иванович был убит мятежниками в Белгороде. По старинному обычаю, невеста получила новое, «царское» имя – Мария. Сохранился «разряд» царской свадьбы, где одно за другим мелькают имена, которые привычнее видеть в сообщениях о сражениях и изменах. «В отцово место» был боярин и князь Иван Иванович Шуйский, в «материно» княгиня Екатерина Шуйская, супруга князя Дмитрия Ивановича: брат и невестка. Последняя, как мы увидим, вероятно, сыграла роковую роль в истории царствования Василия Шуйского. Дружки жениха: князь М. В. Скопин-Шуйский, в будущем победоносный воевода, да Иван Крюк Колычев, который через полтора года сложит голову на плахе. «У государева аргамака» стоял боярин князь И. М. Воротынский, женатый на сестре невесты. Свояк Шуйского будет активным участником его низложения с престола. Но все это случится только через два с половиной года…

В этом браке родились две дочери Анна и Анастасия, умершие в младенчестве. Если бы девицы выжили, участь их была бы незавидной. Печальной была и судьба их матери. Царицу Марию насильно постригли, затем, во время польского владычества в Москве, ее допрашивал, разыскивая драгоценности казны, свояк князь И. С. Куракин. Она пережила мужа, многих родичей и современников, пережила и московскую Смуту и умерла в 1626 году.

Свои радости были и у самозванца в его странном браке с Мариной Мнишек. В декабре 1610 года у них родился сын. Сторонники называли его царевичем Иваном Дмитриевичем, а враги – Иваном Воренком. Жизнь этого ребенка завершилась трагически.

В Смуту дети вступали во взрослую жизнь раньше. Традиционно совершеннолетие наступало в 15 лет: в этом возрасте дворянин начинал службу, становился «новиком». Историк А. А. Селин обнаружил, что сын боярский новгородской Вотской пятины Семен Григорьев Ожогин был зачислен в службу в 11 лет. Через два года он участвовал в походе царского войска против Болотникова, а по дороге оттуда умер в январе 1607 года. Другой сын боярский из той же пятины, Федор Андреев Бровцын, в 13 лет был взят в плен и увезен в Ивангород, к Лжедмитрию III. В следующем году у него отписали поместье за участие в «воровстве»: вероятно, Бровцын, несмотря на юный возраст, считался служившим самозванцу.

Письма эпохи Смуты полны беспокойства за судьбу близких, заботы и горестей по поводу безвременной их смерти.

Неизвестный автор письма допытывался у священника села Халдеева Василия Дмитриевича о судьбе родных:

Живы ли, или по грехом моим пришло на них разорение которое <…> пришли хоть одну строчку, или словом прикажи, подлинно живы ль, или побиты? (14 мая 1609 года).

Троицкий слуга Григорий Рязанов из осажденного монастыря писал отцу:

А пожалуешь, государь, похочешь ведати про матушка и про брата Дементея и про Максима, и мы по сю грамотку еще жива <…> а впредь, государь, отчаяли своего живота, ажидаем смерти… Да Божья, государь, воля сталося, за умножения греха ради, Окулины в животе не стало и дочери моей Мавры (июль 1609 года).

Сергий Фомин, тяжело раненный при обороне Троице-Сергиевой обители, сообщал матери о том, что при смерти был пострижен в монахи, но «обмокся»:

Государыне моей матушке Марье Офонасьевой вскормленник твой и работник твоего великова жалованья, сынишка твой старец Сергиеща Фомин много Бога молит и челом бьет.

Новоявленный старец адресовал свои благословения всей семье, в том числе «посестре моей Нениле Семеновной з детми моими», то есть бывшей жене (3 июля 1609 года). Мы не знаем, написал ли Сергий отдельное письмо Нениле, несомненно, ошарашенной таким поворотом событий, но мать он просил: «А вы живите, матушка, с Ненилою смирененка, а Любимушка, Бога ради, берегите до меня». Любимушка – это, конечно, сын Любим.

Сын боярский Афанасий Аристов, застрявший в Нижнем Новгороде из‐за мятежей, называл жену «солнышком» и надеялся ее увидеть, «как аж даст Бог, дорога поочиститца». В свое отсутствие Афанасий Федорович наказывал жене «не токма, что рухлядь, хоти и дворишка продай, чтоб тебе з голоду не умереть», и призывал, как только появится кто-то из родственников, ехать в деревню (декабрь 1609 – январь 1610 года).

Служивший Лжедмитрию II сын боярский Федор Копнин беспокоился за мать и просил гетмана Я. П. Сапегу послать «пана доброго» за его матерью в Переяславль-Залесский и взять ее ко двору «царицы» Марины Юрьевны. Повод для такой просьбы был веским: «Потому, что я, холоп государев, в Переславле и в иных городех о царской службе радею и матушка б моя в конец не погибла» (декабрь 1609 года)[32]. Помог ли матери Копнина Сапега – неизвестно, но матери боярина и князя Д. Т. Трубецкого гетман оказал помощь. Князь Дмитрий Тимофеевич рассыпался в благодарностях Сапеге за то, что тот его «пожаловал», послал для охраны матушки вместе с его собственными людьми еще десять «панов» (ноябрь 1608 года).

Другой сановник, И. И. Годунов, просил Сапегу дать провожатых его жене Ирине Никитичне (сестре патриарха Филарета) «для бережения» «от литвы» – «до Суздаля, от Суздаля до Троицы, а от Троицы до тебе» (10 марта 1610 года).

Беспокойство И. И. Годунова было оправданно. Дочь его родича, Н. В. Годунова, попала в плен к А. Лисовскому, и за нее пришлось вступиться самому Лжедмитрию II. «Ведомо нам чинилось, что пан Александр Лисовский держит у себя околничего нашего Микитину дочь Васильевича Годунова и ее позорит не по отчеству», – писал «царь» гетману Сапеге. И далее распоряжался:

Как к тебе ся наша грамота придет, и тебе б пану Олександру Лисовскому окольничего нашего Микитину дочь Васильевича Годунова велел (так в документе. – С. Ш.) отдать тому человеку, хто к тебе с сей нашей грамотой приедет (март 1610 года).

Такая же трагическая история произошла с сестрой подьячего Гаврилы Отлипаева. Лжедмитрий II сообщал тому же Сапеге, что ему бил челом подьячий о том, что «взята де в полон на Костроме девка Олисафа, и ныне она в твоем полку у пана Шюмского». За «радение и службу» Отлипаева самозванец велел вернуть ему сестру (март 1609 года).

Сексуальное насилие, сопровождающее все войны, было широко распространено и в Смутное время. «Приещают, государь, к нам ратные люди литовские и татары и руские люди бьют, государь, и мучат, и животы грабят и жены бесчестят», – жаловались крестьяне деревни Наумовой в уезде Александровой Слободы (октябрь 1608 года). «…И женишек наших и дочеришек емлют на постелю силою и позорят, а иные девки и жонки, со страсти, по лесом, в