— Начните, скажем, с того, как вы провели тот день, когда был убит Соррел: прошлый вторник, тринадцатого числа.

— Хорошо. Утром мы упаковали вещи — Берт в ту ночь отплывал в Америку; потом я отвез свои на новую квартиру в Брикстон, а он — на вокзал Ватерлоо.

«Идиот! Про багаж я начисто забыл!» — подумал Грант.

Погоня по фальшивому следу, связанная с Рэтклифами, потом преследование Ламонта не оставили ему времени для проверки детали, которая находилась у него под носом! Хотя вряд ли это могло иметь решающее значение.

— Это заняло у нас все утро. Затем мы перекусили у «Львов» на Ковентри-стрит…

— Где сидели?

— За угловым столиком, на первом этаже.

— Хорошо, продолжайте.

— В течение всего ланча мы спорили. Дело в том, что я хотел его проводить до Саутгэмптона и пробыть до самого отплытия, а он запретил мне даже приходить на вокзал Ватерлоо. Сказал, что терпеть не может проводов — особенно отправляясь в дальнее путешествие. Помню, он сказал: «Если человек едет недалеко, то в этом нет необходимости, если далеко и надолго — тогда это уже не имеет значения. Несколько лишних минут ничего не изменят». Позднее мы пошли на дневное представление в Уоффингтон, смотреть «А вы и не знали?».

— Как? — воскликнул Грант. — Вы были на дневном спектакле?

— Да. Это было решено заранее. Берт заказал места. В партере. Это был как бы наш прощальный праздник. Во время антракта он сказал, что после окончания собирается занять очередь на галерку и на вечернее шоу. Он без конца ходил на этот спектакль — прямо помешался на нем. Мы часто бывали в театре вдвоем, но в тот раз он заявил, что после представления мы должны попрощаться. Мне показалось неуместным такое прощание, ведь мы были дружны столько лет, но он всегда был немного непредсказуем, и я не собирался настаивать: хочет прощаться так — пожалуйста. Ну вот, на выходе мы расстались, и я отправился в Брикстон распаковывать вещи. Настроение было — хуже некуда. Кроме Берта, близких друзей у меня нет, и после миссис Эверет я чувствовал себя в новом жилье очень одиноко.

— А вам не хотелось поехать вместе с Соррелом?

— Конечно, хотелось, но у меня не было денег. Одно время я даже надеялся, что он мне одолжит на дорогу. Но этого не случилось. Меня это даже немного обидело. Так или иначе, но в тот день я почувствовал, что сыт по горло. И сам Берт тоже был невесел. Он все жал и жал мне руку, и видно было, как ему тяжело прощаться. Он сунул мне сверток и взял с меня обещание, что я раскрою его через день, то есть после его отплытия. Я решил, это какой-нибудь прощальный подарок, и не придал этому особого значения. Оберточная бумага была тонкая — такой обычно пользуются в ювелирных магазинах, и я, честно говоря, подумал, что там часы. Мои всегда ходили плохо. Берт любил повторять, что если я не обзаведусь новыми часами, то могу опоздать ко Второму Пришествию. — На последней фразе Ламонт вдруг будто поперхнулся и замолк. Отвернувшись, он стал протирать оконное стекло. Потом снова заговорил: — Так вот, когда в Брикстоне я распаковывал вещи, то обнаружил, что мой револьвер пропал. Я никогда им не пользовался. Сохранил его как сувенир со времен войны. Может, вам это и неизвестно, но я прошел службу в армии. И сказать по правде, лучше сто раз перерезать проволоку и все такое, чем скрываться от преследования полиции в Лондоне. На открытых пространствах это все не так страшно, скорее напоминает игру. Но в Лондоне… В Лондоне — как в ловушке. А вам это не приходило в голову?

— Тоже приходило. Но я почему-то думал, что в городе вам лучше.

— Лучше в городе?! О Господи! — воскликнул Ламонт и замолчал, как видно заново вспоминая все пережитое.

— Итак, — напомнил Грант, — вы хватились револьвера.

— Ну да. Хотя я никогда им не пользовался, у миссис Эверет он хранился в ящике стола. Я прекрасно помнил, куда его положил, когда все укладывал в дорожный сундук. Я сразу хватился его при распаковке. Почему-то я тогда же сразу перепугался. Начал вспоминать о том, что в последнее время Берт стал особенно молчалив. Он и всегда был не очень-то разговорчив, но в последние дни — особенно. Потом я подумал, может, Берт взял револьвер, потому что отправлялся в чужую страну. Хотя, с другой стороны, мог бы и прямо попросить. Он знал, что я ему не отказал бы. Во всяком случае, я испугался, сам не знаю чего, пошел и разыскал его в этой очереди. Он стоял недалеко, где-то в первой трети, думаю, нанял мальчишку, чтобы тот занял ему очередь. Наверное, он уже заранее решил пойти на вечернее шоу. Чувствительный он был очень, мой Берт. Я спросил про револьвер, и он признался, что его взял. Тогда мне вдруг снова стало страшно. Казалось бы, чего тут пугаться — приятель взял револьвер, только и всего. Но я действительно перепугался и потребовал его назад. Он спросил почему, а я сказал: потому что он мой и самому нужен. «Низкая у тебя душонка, Джерри! Твой друг уезжает на край света, в то время как ты остаешься в тихом, мирном Лондоне, а тебе жалко такой пустячной вещи?» — сказал он. Но я продолжал настаивать, и тогда он проговорил: «Ладно, возись и ищи его в моем багаже. Вот тебе ключ от сундука и квитанция». Только тогда я удивился, с чего я взял, что револьвер у него при себе? Мне стало стыдно, что я так унизил себя в его глазах. Со мной так часто бывает: сначала сделаю, а уж потом начинаю думать; у Берта всегда было наоборот — сначала как следует обдумает и только потом выполнит все в точности, как решил заранее.

Пусть он оставит при себе ключ и квитанцию, сказал я и ушел.

В вещах Соррела квитанции не нашли.

— Вы сами видели эту квитанцию?

— Нет. Он лишь предложил отдать ее мне. На следующее утро я вышел из дома довольно поздно. Мне пришлось самому заниматься завтраком и мыть посуду, а я не привык — этим всегда занимался Берт; я никуда не спешил, потому что сидел без работы. Я надеялся ее найти с началом сезона скачек. Когда я вышел, было уже около двенадцати, и Берт все не выходил у меня из головы. Я настолько был недоволен собой, своим глупым поведением при прощании, что пошел на почту и направил Берту на «Королеву Аравии» телеграмму из двух слов: «Извини. Джерри».

— Из какого почтового отделения?

— Из того, которое на Хай-стрит в Брикстоне.

— Хорошо, продолжайте.

— Потом я купил газету, вернулся домой и тут прочитал про убийство в очереди. В сообщении не давалось подробного описания внешности убитого, лишь сообщили, что он молодой и светловолосый, и я никак не связал это с Бертом. Понимаете, я-то ведь к тому времени думал, что он уже на пароходе. Если бы сообщили, что человека застрелили, я бы, наверное, сразу перепутался. Но заколот ножом? Нет, мне и в голову не пришло, что это Берт.

Когда Ламонт дошел в своем рассказе до этого места, Грант с величайшим изумлением взглянул на него. Что если все-таки предположить, что этот человек говорит правду? Если он врет — то так убедительно и с таким хладнокровием, с каким Гранту еще не приходилось сталкиваться в течение всей его богатой на встречи с криминальными персонажами служебной карьеры. Но парень будто вовсе и не замечал, как пристально наблюдает за ним Грант. Казалось, он целиком был захвачен теми событиями, о которых рассказывал. Если он притворялся, то это было лучшее действо, при котором Гранту когда-либо доводилось присутствовать, — а в этом деле он считал себя знатоком…