Аня положила деньги в сумочку.

— Огромное вам спасибо. — Она хотела еще что-то сказать о том, как он ее выручил, как ей необходимо было вернуть чужие деньги, как она готова всегда прийти на помощь, если ему понадобится.

Петр не дал ей договорить и холодно заметил:

— Так не благодарят.

— Простите, я не сообразила сразу, — спохватилась Аня, — не знаю… скажите сами, сколько я вам должна.

— Мне не нужны деньги. — Он смотрел на нее своими холодными глазами.

— Как же мне вас отблагодарить? — спросила она и подумала про себя: «Неужели и он будет предлагать выпить на брудершафт?»

…Он навалился на нее резко, стремительно, с невероятной силой прижав к дивану так, что невозможно было вздохнуть, заломил ей руки за голову и, как только она сделала попытку вырваться, сдавил запястья до жуткой, невыносимой боли. Другой рукой он рвал на ней платье. Она попыталась скрестить ноги, но он давил ее всей своей чугунной тяжестью, душил, со звериной силой раздвигал ей ноги…

Она не помнила, как и сколько времени сопротивлялась, помнила только, что вдруг обмякла, словно превратилась в кусок бесчувственного мяса, а он, сломив ее волю, творил с ней что хотел, пока не началось самое отвратительное, самое ужасное и постыдное, что невозможно было ни забыть, ни простить себе: в какой-то момент ее вдруг пронзило острое желание, она потеряла чувство реальности, контроль над собой — ничего не существовало, кроме нахлынувшего всепоглощающего желания…

А потом пришел бесконечно долгий, опустошающий оргазм…

Он скатился с нее.

Она лежала без сил, переполненная ненавистью, и вместе с тем ощущала во всем изломанном теле какую-то удовлетворенную успокоенность, блаженную истому и потому презирала себя, чувствуя брезгливость к себе, к собственному телу. Ей казалось, что не этот бугай, а она сама растоптала себя, унизила, опустошила — иначе как можно объяснить появление в ней низменного инстинкта в такой чудовищной ситуации?

Аня села, спустила ноги с дивана, попыталась встать. Тело ныло, руки почему-то были в ссадинах. Потом она обнаружила, что платье и белье на ней разодраны. Как она вернется домой? Она застыла, не соображая, что делать.

Петра уже не было в комнате. Он появился через пару минут почти одетый, застегиваясь на ходу.

— Вызовите мне такси, — попросила она и сама не узнала своего голоса.

— Зачем? — спросил Петр.

— Я поеду домой…

— Богатенькая стала и сразу — такси, — усмехнулся он.

— Вызовите такси, — с той же странной интонацией повторила она.

— Не могу. Велено отвезти самому.

— Велено? Кем велено? — не поняла Аня.

— Дим Димыч велел доставить тебя домой. Сейчас выведу машину из гаража, и поедем.

— Дим Димыч?! — задохнулась Аня.

— Он. Я работаю только на него.

Страшная догадка пронзила ее. Она закричала что-то невнятное, подскочила к Петру, залепила ему пощечину и стала колотить его крепко сжатыми кулаками. Он схватил ее за плечи. Она почувствовала, как вздулись его каменные мышцы.

— Угомонись. Ты возбуждаешь меня, и мне придется повторить — ты очень вкусная баба…

Аня забилась в истерике, завизжала.

— Тише ты, тише, соседи у меня, и время позднее.

Он силой потащил ее за собой, сунув ей в руки сумочку, вывел из квартиры, запер дверь и быстро впихнул ее в лифт, войдя вслед за ней.

Гараж стоял метрах в ста от дома. Петр взял Аню крепко под руку и повел к гаражу. Пока он отпирал гараж и выводил машину, она стояла, прислонившись к стене и озираясь по сторонам. Ее трясло от беззвучных рыданий.

Когда они отъехали от дома, Петр наставительно и почти доброжелательно сказал:

— Что же ты Дим Димычу не дала, он ведь тебя давно хотел. Зря только раздразнила шефа. С ним бы все было тип-топ. Он тебя чуть что — выручает, ну и ты приласкай его, от тебя не убудет.

Аня подумала, что нужно бы вытащить деньги из сумочки и швырнуть в его толстый мясистый затылок. Но она знала, что ни за что не решится на такой поступок, и это было, пожалуй, страшней всего пережитого…

Аня встала, прошла в хвост самолета и вошла в туалетную комнату, чтобы умыться, словно таким образом она смогла отделаться от навязчивых воспоминаний.

Она вернулась на свое место, достала косметичку из сумки, чуть подмазалась после умывания и твердо решила не возвращаться в прошлое.

На табло зажглась надпись: «Пристегните ремни», и голос стюардессы известил пассажиров, что самолет через двадцать минут совершит посадку в аэропорту Милана.

В огромном, как ангар, зале получения багажа миланского аэропорта недавние пассажиры столпились у лент транспортеров. Аня, забросив на плечо спортивную сумку, оглядела указатели и пошла вправо, в дальний конец зала, где карабинер и таможенник проверяли содержимое «дипломата» высокого блондина, похожего на шведа. Аня расстегнула молнию на сумке, приготовив ее к проверке, но карабинер улыбнулся, махнул рукой, показывая, что она может проходить, и что-то сказал.

— Анька! — услышала она голос Лены и сразу же увидела ее — Лена протискивалась к барьеру и размахивала обеими руками, стараясь привлечь к себе внимание.

Аня не успела поблагодарить карабинера и ринулась навстречу подруге. Они крепко обнялись. Франко подошел, взял из рук Ани сумку и с улыбкой наблюдал за ними. Ни Аня, ни Лена не заметили этого, и позже Франко не раз вспоминал эпизод их встречи и со смехом рассказывал друзьям. А они все стояли на самом проходе, тесно прижавшись друг к другу, загораживая путь, пока прямо на них не выкатилась огромная дорожная сумка на колесах, управляемая маленькой крашеной блондинкой, которая — не по комплекции — басом рявкнула:

— Нашли где обниматься!

Подруги, как по команде, громко расхохотались.

— Всегда приятно встретить соотечественника, — сказала Лена.

Взглянув друг на друга повнимательнее, обе остались довольны.

— Ты помолодела!

— Ты похорошела! — выговорили они одновременно и снова расхохотались.

— Я все время ждала, что ты мне скажешь в первую минуту.

— Угадала?

— Нет. Я думала, ты скажешь «здравствуй!».

И снова обе прыснули, как маленькие девочки, способные смеяться по самому пустяковому поводу.

— Ну здравствуй, — выговорила наконец сквозь смех Лена. Аня оглянулась. Франко стоял с ее сумкой в руке и улыбался, глядя на встречу подруг. Она подошла к нему, обняла, расцеловала, сказала, обернувшись к Лене:

— Мне кажется, что я его сто лет знаю.

— Что? — спросил Франко.

— Ченто анни, — ответила Аня.