– У нас тоже все хорошо, – услышал он в ответ голос отца, – но мы не понимаем, что у вас там будет дальше?

– Этого и я не знаю, – признался Эльдар.

По программе «Время» зачитывали документы Комитета и сообщения о поддержке, поступающие из разных регионов. Он выключил телевизор, решив, что сегодня может лечь спать немного раньше, и уже лежал в постели, когда раздался телефонный звонок. Эльдар поднялся и босиком прошел в столовую. Он уже много раз хотел вызвать техника и провести телефон в спальню, чтобы не бегать на звонки в другую комнату. Звонила Светлана Игоревна.

– Здравствуйте, Эльдар.

– Добрый вечер, Светлана Игоревна. – Он не мог не узнать ее голос.

– Я не поздно? Вы не отдыхали?

– Нет-нет, все нормально.

– Я не понимаю, что у нас происходит, – призналась она. – Муж сегодня позвонил, сказал, что задержится в МИДе, и до сих пор не вернулся. А вы работаете в таком месте, что должны все знать. Что будет дальше, Эльдар? Что вы об этом думаете?

– Не знаю, – честно ответил он, – я просто не знаю, что вам сказать. Вы же видите, что творится вокруг Белого дома.

– Да, я знаю. У нас в булочной пропал весь хлеб. Раскупили уже к двум часам дня. Вы думаете, они будут стрелять друг в друга?

– Не знаю, – признался он, – надеюсь, что нет. Одна гражданская война в России уже была. На один век вполне достаточно. Ведь ее последствия расхлебываются до сих пор. Надеюсь, что второй такой войны не будет, иначе это может быть последняя война.

– Да, – согласилась она, – я тоже так думаю. Извините, что я вам позвонила. Просто подумала, что могу с вами посоветоваться.

– Спасибо, что позвонили. – Ему так не хотелось обрывать разговор, но он не знал, что ей сказать.

– Извините меня еще раз. До свидания. Спасибо.

– До свидания, – ответил Эльдар и заставил себя положить трубку.

Утром следующего дня он узнал, что в город вводятся новые войсковые подразделения. Очевидно, было принято решение о штурме Белого дома. В самом здании работали уже полторы сотни журналистов, которые безо всяких пропусков и разрешений ходили и снимали все, что им казалось интересным. Один снимок обошел весь мир. Узнавший о противостоянии в Москве, туда прилетел всемирно известный виолончелист Мстислав Ростропович. Он попросил автомат и сфотографировался с ним. После того как были сделаны снимки, автомат у него, конечно, отобрали, но сама фотография была растиражирована по всем зарубежным каналам. Это был не первый жест Ростроповича такого рода. Когда умер Тарковский, он приехал и играл на ступеньках собора, в котором отпевали известного режиссера. Когда разрушили Берлинскую стену, он тоже прилетел и, найдя стул, устроился у разрушенной стены, чтобы снова играть. Но в Белом доме играть было невозможно. И он попросил автомат.

Во многих местах, в том числе и в самой администрации президента, начали снимать портреты Горбачева. Это было неприятно и страшно. Становилось понятно, что президент СССР может никогда не вернуться к исполнению своих обязанностей, так и оставшись «недееспособным» лицом.

Утром Ельцин решил позвонить Крючкову и набрал номер председателя КГБ. Тот почти сразу ответил – он находился в своем кабинете.

– Почему снова пошли танки? – грозно спросил Ельцин. – Когда все это закончится?

– Танки введены по решению Государственного комитета, – пояснил Крючков, – и не нужно так нервничать. Все происходит в рамках законов. Армия выполняет решения ГКЧП.

– Это незаконные решения и незаконный Комитет, – убежденно произнес Ельцин. – Вы это хотя бы понимаете? Ваши танки служат источником нестабильности и могут спровоцировать различные столкновения.

– У меня другая информация, – ответил Крючков. – Это российское руководство провоцирует напряженность и пытается спровоцировать различные столкновения.

Ельцин бросил трубку и повернулся к стоявшим рядом сторонникам:

– Он говорит, что мы провоцируем напряженность.

– Значит, сегодня пойдут на штурм, – предположил Руцкой.

– У них просто не осталось другого выхода, – добавил Бурбулис.

Коржакову приказали проверить бункер под Белым домом, чтобы ночью можно было туда спуститься. Он сообщил, что на крышах соседних домов появились снайперы и генерал Кобец тоже считает, что скоро начнется штурм здания.

– Завтра должна состояться сессия Верховного Совета РСФСР, – напомнил Хасбулатов. – Они не разрешат нам проводить эту сессию, иначе мы объявим на весь мир об их нелегитимности.

Ельцин мрачно слушал эти предположения. Он понимал, что сегодня может решиться не только его личная судьба. Примерно через два часа приехал офицер от Грачева. Тот просил передать, что дивизия Дзержинского не примет участия в штурме Белого дома. Вспоминая про этот день, генерал Лебедь напишет, что группа «Альфа» отказалась брать штурмом Белый дом. На самом деле это было неправдой. Группа «Альфа» не могла отказываться хотя бы потому, что в ней были собраны лучшие профессионалы, подготовленные офицеры, которые прекрасно понимали, что такое долг и присяга. Если бы им отдали такой приказ, они захватили бы Белый дом так же быстро, как сделали это в девяносто третьем. Но приказа не последовало.

Янаев был ни физически, ни морально не способен отдавать такие приказы. После первого дня Бакланов принял решение не вмешиваться. Павлов лежал с гипертоническим кризом. Конечно, он был самым сильным и волевым среди всех членов ГКЧП. Но переутомление, напряжение последних дней, накопившаяся усталость сказались на его самочувствии. Тизяков и Стародубцев не располагали реальной властью. Язов был подавлен и не годился на роль диктатора. Приехавший из отпуска Пуго действовал добросовестно. Милиция получила конкретные указания, все службы и управления работали достаточно четко. Но при этом Пуго не разрешил ни подразделениям внутренних войск, ни омоновцам появляться рядом с Белым домом, чтобы не провоцировать столкновения. После происшедшей трагедии в Медининкае он понимал, как важно не допустить столкновений сторонников и противников ГКЧП. Оставался Крючков, который мог лично решить судьбу ГКЧП и российского руководства. Но человек, который всю жизнь работает при сильном лидере, рано или поздно теряет лидерские качества. Почти всю свою жизнь Крючков работал под руководством Андропова. Он привык к подобному покровительству, к своему подчиненному положению при лидере. Он слишком долго был вторым и в решающий момент не сумел стать по-настоящему первым.

Крючков сомневался, колебался, не мог решиться. Даже приказ об аресте семидесяти лиц, указанных в его списке, так и не был подтвержден. Он видел, как часто подставлялись его сотрудники, партийные руководители, военнослужащие за последние годы. Почти всегда выяснялось, что Горбачев не знал о том, что происходит в Тбилиси, Цхинвале, Баку, Фергане, Вильнюсе, Риге. Президент всегда был немного не в курсе, а конкретных виновных быстро находили и наказывали. Крючков не хотел играть роль козла отпущения. Он понимал, что будет удобной фигурой, на которую всегда можно свалить все неудачи ГКЧП и все человеческие жертвы. Поэтому и не спешил отдавать приказы об арестах или штурме Белого дома. В решающий момент в ГКЧП просто не оказалось человека, способного на поступок, на инициативу, на лидерство. Сказалась система отбора, которая оставалась неизменной в течение последних лет, когда наверх попадали в результате плавного восхождения по служебной лестнице.