боль в секунду заполнила все тело, и дыхание прервалось, и ноги подогнулись. На какое-то мгновение леденящий ужас сковал все члены — и следом Лена упала в бесчувственную темноту…

Глава 19

У Кира сегодня был последний учебный день, но по дороге от школы к сервису Дима думал не об этом. По-хорошему говоря, он вообще ни о чем не думал, только боролся с бессмысленным, но совершенно адским нежеланием идти на работу. Такого с ним еще не случалось. Не сказать, чтобы Дима до писка любил водить буровую установку или греть стул на входе в охраняемый объект, но зубами при мысли о неотвратимости нового трудового дня не скрипел. Даже когда шел с абсолютной уверенностью, что будет уволен, в душе колыхался какой-то азарт и желание испытать судьбу.

Сегодня не было ни азарта, ни огня. Все эмоции Дима истратил в предыдущие двое суток, успев за это время так достать собственного сына, что тот психанул и пообещал купить отцу боксерскую грушу, чтобы тот на ней вымещал свою дурь. Дима и сам понимал, что перегибает со своими цепляниями, но объяснить ничего не мог. Да и что тут объяснишь, когда душу сгрызает ревность, а Дима не может даже напиться, чтобы хоть ненадолго ее приглушить, потому что в любой момент к ним могут заявиться грымзы из службы опеки и отнять у него Кирюху? Найти бы Жнеца и доходчиво ему объяснить, чтобы держался от Ленки подальше, да тот нынче заявление о побоях может и не забрать, а для Кирюхи это снова означало путь в детский дом.

Абсолютно патовая ситуация, с которой Дима не мог справиться.

Ему надо было отпустить Черемуха, внушить себе, что у них никогда и ничего больше не будет, относиться к ней, как к бывшей однокласснице, коих у него еще полтора десятка человек, но проще было выбраться живым из черной дыры, чем заделать таких даже размеров дыру в сердце.

Черт, и сдалась же ему эта пигалица с норовом, как у необъезженной кобылы! Ведь и сейчас при желании Дима мог получить любую девчонку — да только не было этого желания! Особенно с тех пор, как Ленка Черемных снова возникла на его пути. И весь этот путь оказался дорогой к ней. И Дима напрасно себя уговаривал идиотскими охотничьими стереотипами, в которых интерес к объекту вожделения пропадал сразу после постели. Никакая постель не удовлетворит эту жажду Ленкиной взаимности. Ему просто жизненно необходимо было видеть нежность в ее глазах, слышать о том, как ей хорошо рядом с ним, ощущать и ее желание и чувствовать, что он ей нужен — он один и нужен на всем этом чертовом свете!

Но позавчера Ленка слишком явно дала понять, что этому никогда не бывать, что у нее на уме другой и что этот другой пользуется у нее куда большим уважением и доверием, чем Дмитрий Корнилов. И ему следовало это принять и стать ровно тем бывшим одноклассником, кем он для Ленки и был все это время. Просто существовать где-то — словно бы рядом, но по-настоящему — в параллельной Вселенной. Просто дежурно здороваться и столь же дежурно прощаться, пока все та же судьба не разведет их дорожки в разные стороны окончательно.

И пока все действительно не будет кончено. Потому что сейчас вопреки всем доводам, наблюдениям и выводам Дима жаждал только одного: снова завоевать свою Черемуху, завоевать, как двенадцать лет назад, и больше никогда не отпускать! И не имело значения существование Жнеца и всех остальных мужчин в ее жизни! Ленка всегда принадлежала ему, а он дарил ее какому-то хрену лишь потому, что не мог договориться с собственной совестью! А если Ленке будет с ним плохо? Жнец же никогда не оценит настоящую Черемуху: иссушит, сломает, выпьет все соки — и оставит умирать без всякой жалости. И Дима собирался ему это позволить?

Тогда он просто трус и дерьмо, и все, что с ним случилось, заслуженно. Расплата за первую трусость, когда он слишком долго собирался рассказать Ленке про спор со Жнецом. За вторую несчастья накроют с головой, но вовсе не страх заставлял сейчас перечеркивать все, что придумалось за последние сорок восемь часов. Дима должен был еще раз испытать судьбу — прямо, открыто, предложив Ленке себя, как в юности. Если пошлет — что ж, она хотя бы будет знать, что ничего не сгорело, а он, быть может, научится все же говорить о том, что было на самом деле важно. Отличный первый шаг на дороге к возрождению. А возрождаться уже было пора.

Тем более что этого безумно хотелось!

Забавно способны меняться мысли на прямо противоположные, стоит лишь взглянуть на ситуацию под другим углом. Уж не Ленка ли научила его такому фокусу? Она умела переворачивать сознание с ног на голову.

Усмехнувшись этому выводу, Дима зашел в сервис и первым делом бросил взгляд на Ленкин кабинет, в котором всегда горел свет. Она приходила около половины восьмого, до начала Диминой смены, и за месяц с лишним ее работы у него уже выработался рефлекс мысленно здороваться с невидимой Черемухой.

Сегодня в кабинете было темно, и Дима даже взглянул на часы, прикидывая, не заявился ли он на работу слишком рано и что могло случиться в ином случае.

Ответ, как обычно, пришел совсем не оттуда, откуда его можно было ждать.

— Принимаю ставки, — раздался от стойки охраны голос сменщика, и Дима, выдернутый из собственных мыслей, недовольно повернулся к нему. — Придет сегодня начальство али не придет.

— Почему оно не должно прийти? — заставил себя пропустить мимо ушей его скабрезный тон Дима, потому что в душе просыпалось непонятное пока беспокойство.

Сменщик передернул плечами.

— Вчерась не было, — доложил он. — Сказались нездоровой и взяли день за свой счет. Только я вот думаю, что одним днем тут не обойдется. Мужика-то от электрошокера обычно неслабо таращит, а тут — дама-с…

Дима резко выдохнул и сжал кулаки в надежде, что ему послышалось.

— Какого, мать твою, электрошокера? — деревянным голосом спросил он. Ясности не прибавилось ни на грош, а ужас против воли подбирался к сердцу.

Сменщик посмотрел на него с подозрением. Но ответил все тем же залихватским тоном:

— Которым Дуденко Елену нашу Премудрую угостил. Ну, в следующий раз трижды подумает, прежде чем по ночам в сервис наведываться. Знает ведь, что здесь охрана…

На этом месте столбняк отступил. И мысли не возникло, что сменщик врет: слишком хорошо Дима знал Ленку, чтобы сомневаться