самую жару… Упала прямо во дворе. А Иннокентий Степанович ее из окна увидел. Скорую вызвал, ну и пока та ехала, спасал мать, как мог… В больнице потом сказали, что только благодаря ему она жива осталась.

Лена кивает, теперь окончательно все понимая. Мать у Димки была единственным близким человеком, и после участия Иннокентия Степановича в ее спасении он, конечно, не мог тому ни в чем отказать. Иннокентию Степановичу было под девяносто, он с трудом ходил, и единственной его отрадой оставались книги, которыми была заставлена вся его небольшая квартирка. Он бесконечно извинялся перед Леной, пеняя Дмитрию за то, что тот не отложил свой приход, потому что «старик всегда может подождать, а девушке ждать не положено», а Лена ничуть не жалела, что провела этот вечер не в кино, а среди книжных полок. Кино — это обычно, это бывает у всех девчонок, и Димка наверняка не ее первую пригласил на вечерний сеанс. А вот в том, что ни одна из них не чинила вместе с ним покосившийся книжный шкаф, Лена уверена. И она никогда не забудет ни веселых Димкиных глаз, когда он с силой вкручивал в дерево винты, ни его одобрительных слов за ее старания и послушание, ни его заботы, когда одна из полок прищемила Лене палец. Прищемила несильно, Лена только и ойкнула — а Димка уже был рядом и требовал показать руку, а потом тащил Лену к раковине, чтобы сунуть ее палец под холодную воду, а сам, пока она лечила таким образом свою смешную травму, целовал куда-то в висок и необидно выговаривал за неосторожность.

Вот тогда, в тот самый момент, Лена и поняла, что настоящий Димка совсем не такой, каким стремится показаться. Что он не бесчувственный чурбан, каким она представляла его себе все одиннадцать школьных лет, что у него есть свои убеждения и очень четкие понятия о чести и преданности.

Кажется, они ничуть не изменились, несмотря на все выпавшие на его долю испытания в последующие двенадцать лет. И Лена не могла позволить ему загубить себя из-за этих несовременных принципов и собственного упрямства. Хотя бы ради Кирилла, который в случае Лениной правоты мог лишиться единственного родного человека и оказаться в детдоме. Лена по-прежнему не могла объяснить себе, почему так остро воспринимала все, что казалось этого мальчика, но сейчас это не имело особого значения. У Лены были на руках все карты, чтобы сделать свой ход, и она не собиралась его откладывать.

Она не сомневалась, что переносы Димкиных дней работы напрямую связаны с теми махинациями, что проворачивал в «Автовладе» Милосердов со своими сообщниками, а значит, именно сегодня затевался очередной кипишь, и Лена отставила все остальные дела, кроме наблюдения за Николаем Борисовичем. Она должна была вывести его на чистую воду, пока не стало слишком поздно. И в таком деле все средства были хороши.

Объявив собственному заместителю, что хочет сегодня побыть его стажером, чтобы лучше понимать внутреннюю кухню автосервиса, она приклеилась к Милосердову, как банный лист, не отходя ни на шаг и ловя каждое его слово. Поначалу Николая Борисовича это забавляло и некоторым образом даже льстило, однако не прошло и часа, как он устал от Лены и стал сначала намеками, а после открытым текстом предлагать ей вернуться к бумагам и позволить ему делать свою работу.

— Мне, Елена Владимировна, иногда и крепкое словцо надо ввернуть, чтобы дело с мертвой точки сдвинулось, а при вас я себе не могу такое позволить, — объяснял он свое недовольство. — Да и выглядит все это весьма странно: уж и клиенты косятся, и сотрудники посмеиваются. К чему портить репутацию?

Но репутация сейчас Лену не интересовала.

— Полагаете, теперь они решат, что у нас с вами роман? — иронично поинтересовалась она, но тут же сменила тон на уговаривающий: — Поймите, Николай Борисович, я должна воочию увидеть весь механизм работы автосервиса. Иначе не смогу эффективно работать. А лучше вас такую науку никто не преподаст.

Подхалимство выиграло для Лены еще час, в течение которого Николай Борисович отчитал снова не вяжущего лыка Михаила, отзвонился с извинениями по задержке с ремонтом какому-то клиенту и поругался с поставщиками, пригрозив найти себе новых, более пунктуальных. После чего снова обратился к Лене.

— Сделайте милость, Елена Владимировна, снимите с меня эту обязанность быть вашим куратором. Если действительно хотите помочь, съездите в налоговую: мне вчера факс пришел, что там какие-то вопросы возникли. Уверен, ваше образование позволит разобраться с этой проблемой куда быстрее, чем мои семь классов в вечерней школе.

Насчет семи классов он, конечно, придуривался, но факс Лена тоже видела и не имела поводов отказать Николаю Борисовичу в просьбе, если не хотела выдать собственную шпионскую деятельность. Оставалось только пожалеть, что в сервисе сегодня нет Кирилла, который мог бы заступить на Ленино место и вывести Милосердова на чистую воду. Он ради отца глаз бы с него не спустил, но Димку Лена не видела с самого момента их несвоевременной ссоры, а значит, не стоило ждать и его сына. Наверняка они уже дома: сегодня у Кирилла всего три урока. Или, может, забурились в какую-нибудь кафешку, чтобы весело провести время вместе. Или решили использовать погожий майский денек для похода в ЦПКиО — оторваться на новых аттракционах, от которых Лена отказалась. Димка больше ее не приглашал. И вряд ли с ее-то гонором еще когда-нибудь пригласит.

А ведь чего, на самом деле, стоило просто сказать, что она беспокоится за него? Что не хочет ему новых неприятностей? Что он не безразличен ей и она никогда не сможет иначе к нему относиться? Неужели Димка не понял бы и не оценил искренней заботы? Может, и не поддержал бы так, как Лена хотела, но хотя бы не оставил ее одну. И сейчас не пришлось бы судорожно соображать, кого все-таки можно попросить о помощи, чтобы быть уверенной, что ее просьба не будет повернута против нее самой.

Кроме Димки и Кирилла таковых в сервисе не имелось.

В итоге пришлось обходиться полумерами. Лена наказала Милане записывать всех приходящих в сервис, сославшись на задуманную рекламную компанию, а вот от идеи следить за Николаем Борисовичем отказалась: к сожалению, здравых идей на этот счет у нее так и не возникло.

Отъезд в налоговую она отложила до крайнего срока, надеясь все же перехватить хоть какой-нибудь подозрительный разговор Милосердова или лично заметить странного посетителя. Но Николай Борисович был спокоен и безмятежен, радуясь, что «Леночка избавила его