Башар подняла голову, осторожно вытащила ногу из-под живота Догана, с нежностью заглянула в его полуутопленное в подушке лицо – мальчишка, совсем еще мальчишка, губы пухлые, щеки гладкие, под носом с крохотной горбинкой – тоненькая ниточка усов. Красивый, словно принц из сказки, рассказанной луноликой Шахерезадой Гаруну аль-Рашиду.

В той сказке джинния Маймуна, жившая в римском колодце, вылетела из него в развалины старого замка, а случилось так, что именно там остановился на ночлег прекрасный царевич Камар-аз-Заман, изгнанный отцом за непослушание. Ифритка тогда, будучи из правоверных джиннов, поразилась красоте юноши и прославила Господа, воскликнув: «Благословен Аллах, лучший из творцов!» А потом, повинуясь своей любви и волшебной природе, начала спящего беднягу таскать туда-сюда, приведя в движение сказку, начав события, которые продлились долгие годы.

Башар погладила своего будущего мужа и господина по теплой щеке и тоже – что было редкостью для ее скептической и пытливой натуры – вознесла благодарность Творцу за то, что сотворил он этого прекрасного молодого мужчину, и ее, женщину, и сделал их прикосновения сладкими, желанными друг для друга, а тела – отзывчивыми. Теперь она знала – не было в соединении тел ни греха, ни нечистоты, а был лишь свет, сладость, а в высшей точке – жаркий экстаз, сродни божественному. Башар сладко потянулась, пошевелила пальцами ног – неужели теперь так можно будет каждую ночь делать? Всю жизнь? И обязательно ли только ночью или можно и утром тоже, раз они уже лежат, нагие, на шелковом ложе в теплой комнате?

Башар вытянула ногу, пощекотала розовыми пальчиками спину Догана. Тот замычал сонно, перевернулся на бок, потом на спину. Профиль его на фоне стены напомнил Башар о точеном лике серебряного рыцаря с гидравлиды, так поразившем в свое время ее детское сердце. Она протянула руку, положила ему на грудь. Пробежалась пальцами – как по клавиатуре органа. От высоких нот к низким, тяжелым, заставляющим все тело вибрировать. Доган застонал, просыпаясь, потянулся к ней – и они сыграли друг на друге прекрасную мелодию, такую, как ангелы играют на небесах, собравшись вокруг трона Аллаха, и творец улыбается им.

Башар никогда особенно не стремилась угодить старшим – ни в детстве, когда ее еще называли Элизабет, ни позже… хотя валиде Сафие все-таки стояла особняком. Но даже тогда Башар стремилась не угодить, а скорее выделиться, обратить на себя внимание властной старухи, чем-то напоминавшей леди Сару, ее собственную бабушку. Та же железная воля, не переходящая, однако, разумной грани, то же стремление вникать в мелочи, а затем, вникнув в суть дела, она могла… мудро отойти в сторону, предоставив молодым и амбициозным решать проблемы, отвечать на поставленные жизнью вопросы и даже набивать шишки… опять-таки в разумных, конечно же, пределах.

Разум. Вот что вело по жизни этих столь непохожих друг на друга женщин.

А что ведет ее саму?

Иногда Башар жалела, что леди Сара доверилась своему зятю, отцу маленькой Элизабет, чересчур сильно. Эта игра вышла слишком опасной, смертельно опасной, и, когда после того, как все вскрылось, старуху нашли мертвой, Элизабет ни капли не удивилась. Не думала она, кстати говоря, и что смерть леди Сары была естественной, – для своих лет бабушка на удивление хорошо выглядела и еще более замечательно себя чувствовала. Врачи сказали «сердечный приступ, естественный для переживаний подобного рода», и высший свет мудро с этим согласился. В конце концов, леди – они ведь такие чувствительные, такие нервные…

Чувствительности в леди Саре имелось примерно столько же, сколько в дубовой бабе для забивания свай. Маленькая Элизабет видела такую, когда их с братом возили показывать возведение моста через реку Лоуэлл, текущую по герцогским владениям. Уже тогда девочку поразила эта равномерность и равнодушная неотвратимость, с которой огромная конструкция колотила и колотила по свае, погружая ее в воду.

Ужасно похоже на леди Сару. Если, конечно, не обращать внимания на внешнее и вглядеться в суть вещей.

Такая могла бы с ужасающей неотвратимостью обрушиться на кого угодно. Даже на себя саму.

И Элизабет испытала горькое удовлетворение, когда поняла, что Ее Величество тоже не верит в идею сердечного приступа у леди Сары. Слишком хорошо понимали друг друга эти двое. Трудно быть уверенным в чем-то, известном тебе лишь по подслушанным пересудам, а воочию Элизабет видела свою коронованную тезку лишь один раз – но кто-то неведомый (Господь ли?) вдруг словно бы приоткрыл столь же неведомое окно. И девочка увидела, как при известии о смерти леди Сары взлетели на миг брови королевы. Увидела, как жестко поджались губы Елизаветы, как блеснули гневом глаза. Потому что эта смерть случилась помимо королевской воли. А значит – вопреки ей.

Однако затем Элизабет услышала, что королева, усмирив свой гнев, сделав его никогда не существовавшим, вздохнула и спокойным тоном произнесла подобающие случаю слова. О том, как ей жаль и все такое.

Сама Елизавета не была похожа на леди Сару. Ее Величество, королева Англии и прочая, и прочая, была… Она была – хуже. Еще величественней, но и еще страшнее.

Наверное, это плата, которую женщина вынуждена отдать за власть. Мужчина тоже, но у мужчин все не так заметно, ведь, в конце концов, мужчина самим Господом поставлен повелевать этим миром.

Однако даже леди Саре Элизабет не желала подчиняться слепо и беспрекословно. Да чего там – ведь и Ее Величество ничего подобного от нее не получила!

Поэтому сейчас Башар скорее умилялась волнению мужа, чем всерьез тревожилась вместе с ним. Доган собирался представить ее «джан-прародителям» и страшно по этому поводу нервничал. Уже пятый раз поправлял кафтан и придирчиво разглядывал жену, словно выискивал в ее облике недостатки. Ни разу, правда, ни одного не отыскал. Интересно, потому что любил или просто так благотворно сказались на ней годы, проведенные в младшем гареме под жестким взглядом валиде Сафие? И то, и другое было бы Башар одинаково приятно, но знать точно она бы не отказалась.

Ну и чем она сама всерьез отличается от леди Сары?

Мысль была холодной и неприятной, Башар даже помотала слегка головой, стараясь побыстрей выкинуть ее из воспоминаний. Доган заметил, бросил вопросительный взгляд. Башар деланно легкомысленно махнула рукой – дескать, пустяки, – но все же не выдержала, спросила с любопытством:

– Так чем же они так славны, эти ваши джан-прародители?

Доган ответил не сразу, некоторое время раздумывал, затем медленно, словно взвешивая слова на невидимых весах, сказал:

– Они живут долго, очень долго, и судьба их… необычна. Они – брат и сестра, близнецы. Прабабушке Джанбал принадлежал тот медальон, который… Ну, ты помнишь. А еще у них обоих родинка на виске.

– Ага, та самая семейная легенда?

– Да, именно она. Прадедушка Джанбек… ну, он всем заправляет. Всеми делами нашего клана, понимаешь?

– Еще не до конца. Что же за дела?