Злоба, выжигающая всё моё нутро, продолжает душить остатки самообладания. В лёгких будто стекло битое – так больно даётся каждый новый вдох. Я откровенно задыхаюсь. И тем хуже мне становится с каждой последующей секундой, пока Артём неохотно открывает глаза, неспешно распрямляется и смотрит туда, куда указываю ему.

– Говори, мать твою! – не могу сдержать эмоций в который раз. – Я тебя спрашиваю, что это такое, а?!

Синий взор бегло проходится по криво написанным строчкам, а после снисходительно смотрит в моё лицо. На губах мужчины расплывается едкая ухмылка, а он вальяжно откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди.

– А что, у тебя проблемы со зрением? – безразлично пожимает плечами Рупасов. – Или читать разучилась? Тут вроде как ясно всё написано.

Твою ж мать!!!

Да он точно издевается!

– Сссу… – едва сдерживаюсь от очередного оскорбления.

Сама не уверена к кому больше оно относится: к сидящему передо мной или той, кто подписала эти строки.

То, что Лена участвовала в этом против воли…

Ни за что не поверю!

– То есть теперь ты уже не отрицаешь тот факт, что нагнул мою подругу в своей извращённой манере, да не раз, забив на меня и то, что у нас вроде как ребёнок должен был быть, да? – уточняю вкрадчиво.

Один Господь Бог знает, чего мне стоит выдать столь связную фразу и не добавить туда в три раза больше матерных слов.

– Я уже давал тебе ответ на этот вопрос, – напряжённо отзывается мужчина. – И от того, сколько дней прошло с тех пор, он не станет иным. Да и какая разница теперь? Ты вроде ясно мне дала понять, что чужой ребёнок в принципе для тебя важнее, чем я или то, что могло бы быть у нас с тобой.

От былой показной расслабленности в нём не остаётся и следа. Рупасов выпрямляет спину и прищуривается, чуть склонив голову влево. Смотрит до того пристально и придирчиво, будто насквозь, что кажется, он уже и сам знает, что скажу.

Но я всё равно озвучиваю.

Хватит недоговорок. Кроме того, так ведь и не получила то, зачем сюда явилась на самом деле. Правду. И не только его. Свою – тоже.

– А разница в том, что, если всё так – значит и ты виноват, – произношу. – Не только я. Ты тоже!

В синих глазах мелькает непонимание. Не спешу облегчать участь их обладателя. Обхожу стол и останавливаюсь прямо перед мужчиной. Под подошвой хрустит битое стекло, а я наклоняюсь к Артёму ближе, упирая обе ладони на подлокотники кресла, в котором он сидит. Хочу с предельной точностью увидеть и запомнить каждую из эмоций, которая последует от него во время того, что я буду говорить дальше.

– Помнишь, ты спрашивал, каким образом я познакомилась со своим мужем? – интересуюсь, но ответа не жду. – Я познакомилась с ним в той самой больнице, в которой умерла его жена при родах. Матвей нас и познакомил. Трое суток я слышала, как он плачет совсем один в том стеклянном боксе. Очень громко. Так, что моё сердце до сих пор сжимается, когда я вспоминаю эти дни и ночи. Никогда их не забуду. А знаешь почему? – спрашиваю и вновь не позволяю собеседнику слова вставить. – Потому что это единственное, что я слышала, пока эти же трое суток истекала кровью после того, как… – запинаюсь, чувствуя, как с ресниц вот-вот спустятся слёзы, но хватает мгновения, чтобы перестать обращать на это внимание, вернувшись к первостепенному, – после того, как потеряла своего малыша. Понимаешь? – умолкаю и ненадолго отстраняюсь, чтобы подобрать со стола бумагу, несущую в себе первоисточник моего горя. Комкаю лист, прижимая его в сжатом кулаке к груди Артёма, пока он продолжает гипнотизировать меня пустым, ничего не выражающим взглядом. – Да ни хера ты не понимаешь! И никто не понимает! Я и сама не понимаю, почему всё так вышло! Они сказали: «При сильном стрессе так бывает, беречь себя надо было», – отнимаю руку и швыряю скомканную бумагу мужчине в лицо. – Вот как ты сберёг нас! Так что ты тоже виноват! Не я одна! Понятна тебе теперь разница, а, Рупасов?!

По моим щекам стекают предательские слёзы. Солёные капли падают на его белую рубашку, отмеряя собой мучительно медленно проходящие секунды, пока пустота в синих глазах наполняется тяжестью горького осознания, пришедшего слишком поздно, чтобы было возможно что-то исправить.

– Ты же сказала: аборт сделала, – едва различимо и шокировано проговаривает он.

Мои губы сами собой расплываются в ядовитой улыбке.

– Нет, Рупасов. Я Лене сказала, что больше не беременна. Всё остальное – ваши личные выводы, – убираю руки от кресла, намереваясь отойти совсем, ведь я получила то, зачем пришла, но Артём перехватывает за запястья. – Точно такие же долбанные тупые выводы, как те, которые ты снова сделал совсем недавно! Когда сказал: «Заново начнём», но при первой же проблеме просто кинул меня! Оскорбил последними словами и оставил одну! Ни хера не меняется, Рупасов! Ты как был эгоистичной сволочью, так и остался! – практически захлёбываюсь собственным ядом. – Руки от меня убери!

Новая попытка освободиться ни к чему толковому не приводит. Мужчина поджимает губы и перехватывает мои ладони крепче.

– Да не трогай ты меня! – вскрикиваю, продолжая вырываться. – Как же ты задолбал уже! Ненавижу тебя! – заканчиваю в бессилии.

Теперь, когда высказала всё, что выжигало душу…

Запал тоже угас.

– Ненавижу тебя, – повторяю уже шёпотом.

Больше не сопротивляюсь, позволяя Рупасову творить что ему вздумается. В душе поселяется привычная пустота. И она для меня значима гораздо больше, чем то, что ещё может со мной случиться.

– Неправда, – отвечает Артём также тихо.

Мои запястья свободны. Но это всё равно не помогает избавиться от чрезмерно близкого присутствия мужчины. Он порывисто обнимает меня за плечи обеими руками, сомкнув ладони в замок за спиной. И прижимает к себе с такой силой, что начинает казаться – у меня рёбра сейчас треснут, не выдержав этого напора. Но я терплю и это. В конце концов, привыкла.

Проходит минута.

Может быть, больше…

– Почему раньше не сказала?

Так и продолжает удерживать меня около себя, но теперь одной рукой, а сгибом указательного пальца второй приподнимает за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.

Не отвечаю. Просто не знаю, что сказать. Когда я впервые поняла, что он решил, будто я сделала аборт, и правда специально не стала разубеждать его. Даже видеть не хотела. Знала же прекрасно, что примчится сразу. Прощения просить будет. Да только оно не нужно никому из нас. Не изменит ничего. Лишь больнее сделает. Нам обоим.

Да, глупо. И неправильно. Несправедливо. Жестоко даже. Но сделанного не вернёшь. А потом… всё равно стало. Пока Артём не сделал то же самое во второй раз: снова разбил моё сердце, ведь просто