Оставалось убрать труп и следы своего присутствия. В ящике кухонного шкафчика нашлись плотные чёрные мусорные мешки на триста литров. Такие редко кто-то держит дома. Да никто такие дома не держит. Нарт будто подготовился к собственной смерти, иначе такую находку ничем и не объяснишь.

«К дьяволу мистику!» – мысленно цыкнул на себя Юрий Борисович и вернулся в комнату.

Мёртвый старик оказался невероятно лёгким, словно не было в нём живой мышечной массы, одна кожа да кости, и те тонкие.

Пуля застряла в теле и диван не попортила.

Юрий Борисович упаковал труп в пакет. Вернулся на кухню, нашёл какую-то бытовую химию, ядовито воняющую хлором, и снова пришёл в комнату. Убрать с кожаного дивана следы крови – дело не хитрое. Благослови боже того, кто придумал кожаную обивку.

Химию и губку вернул на место. Губку тщательно промыл. Перед тем как уйти, прошёлся тряпкой по всем поверхностям, до которых дотронулся или мог дотронуться руками.

На улице было темно и безлюдно – закономерно для полуночи. Юрий Борисович пискнул сигнализацией. Чёрный мешок уютно лёг в багажник мерседеса.

Всё. Он сел за руль, завёл машину и спокойно выехал со двора. Главное теперь – всё делать спокойно, не привлекая внимания. Никакого нерва, никаких лишних метаний. Полиция машины просто так не проверяет. Главное – не нарушать. Не нарушать и не дёргаться. Дёргаться не профессионально.

Юрий Борисович отругал себя за невесть откуда взявшиеся рефлексии, которых прежде за ним не замечалось. Машина вышла на ближайшую трассу и покатила во тьму по заснеженной дороге подальше от города. Он двигался по трассе, чуть превышая скорость. Так было естественно. Так делали все, и он от них ничем не отличался – такой же участник движения.

Подмосковные города становились всё меньше. Чем дальше от Москвы, тем меньше людей, меньше света на трассе, а на дорогах в стороне от трассы его может и вовсе не быть.

Юрий Борисович выудил из кармана смартфон и включил навигатор. Не отрываясь от дороги, поглядывал на карту в поиске ближайшей реки поглубже. Долго искать не пришлось. Прикинув маршрут, он выключил навигатор. Ни к чему задавать программе точки географии, которые потом, возможно, придётся объяснять.

Пошёл снег. Снег – это хорошо. Снег спрячет все следы, какие были и каких не было.

Ещё через полсотни километров он принялся щедро лить омывалку на стёкла. Расчёт оказался верным: когда машина въехала на мост, датчик показывал, что бачок с омывалкой пуст, а моторчик жужжал уже вхолостую.

Юрий Борисович остановил машину, включил аварийку. Отпер капот и вышел под снег. Обошёл машину и открыл багажник. Огляделся – пусто.

Эмоций больше не было никаких, их будто отрезало разом. Он выволок из багажника мешок, подтащил к краю моста и перекинул через парапет. Мешок с трупом чёрным пятном ухнулся вниз. На мгновение возникло сомнение: а вдруг тело окажется слишком лёгким? Но веса хватило: хрустнул лёд, и мешок с телом скрылся под водой. Обломки льда затянули чернеющий пролом, и всё стихло.

Кинув вниз прощальный взгляд, Юрий Борисович вытащил из багажника канистру с незамерзающей жидкостью, наполнил пустой бачок. Захлопнул капот. Обошёл машину, бросил в багажник пустую канистру. Захлопнул багажник и вернулся за руль. С торпеды на него смотрели иконки Спасителя, Богоматери и Николая угодника.

– Вот и всё, – зачем-то сказал им Юрий Борисович. – Дело сделано.

Мерседес в последний раз моргнул аварийкой и тронулся с места.

Теперь главное – не расслабляться и не нарушать. Нарваться на ГИБДД или камеру, значит зафиксировать своё местоположение. А это не нужно. Нужно спокойно вернуться домой, спокойно лечь и заснуть. Как там… забыться, умереть, уснуть и видеть сны.

Он проехал по пустой дороге ещё десятка полтора километров, развернулся по всем правилам и покатился назад. Дорога обратно всегда легче и быстрее. Вот впереди снова показался мост.

Юрий Борисович включил музыку и прибавил газа.

Внезапно впереди вспыхнули фары. Прямо перед ним на мосту, будто из-под земли, возникла громадина фуры. Рука рефлекторно крутанула руль влево.

«Самое опасное место – рядом с водителем, – возникла в голове нелепая, где-то когда-то прочитанная мысль, – потому что, спасая себя, водитель на рефлексах выворачивает руль влево и подставляет пассажира на переднем сидении под удар».

Мерседес занесло, подбросило, машина ударилась о парапет, смяла его и, перекувырнувшись через металлические обломки, полетела вниз. Всё закружилось на какие-то бесконечно долгие мгновения, потом кружение остановилось, последовал удар, и машина скрылась под водой, впрочем, этого Юрий Борисович уже не почувствовал. Он отключился от удара.

Последнее, что он успел увидеть, была иконка Николая угодника на торпеде. Вот только у чудотворца почему-то была жиденькая козлиная бородка и несвойственная святому ухмылка. Или это только показалось?

Лобанов больше лишних вопросов не задавал. Видимо, Дедал выбрал правильный тон со смертным, потому как тот стал более вдумчивым и менее нервозным. При этом, произнося тогда в лаборатории свою патетическую речь, старик был вполне искренним. Он и не думал манипулировать Лёнькой, слова вывалились сами собой и шли от души, наверное, именно поэтому между ними с тех пор возникло некое особое понимание без слов.

Дедал поселился в лаборатории. Днём, пока Лёнька и его сотрудники корпели над опытным образцом крыла, он отсыпался, приспособив себе под спальню шкаф-купе в Лобановском кабинете. Шкаф был неоправданно огромным, при желании в него могла влезть детская кушетка. Когда рабочий день заканчивался, мастер выбирался из шкафа, пил кофе с Лёнькой, обсуждая текущие итоги и, спровадив рыжего домой к вернувшейся из Таиланда семье, сам принимался за работу.

Сперва он тщательно разбирал проработанное за день, иногда делая пометки по исправлению ошибок и доработке, потом садился и выстраивал план работы на следующий день. Всё это проделывалось исключительно на бумаге. К утру Дедал возвращался в шкаф, оставив свои записи в ящике Лёнькиного стола, дальше работать должна была команда Лобанова. Сам же Лёня выступал посредником между умозаключениями мастера и руками исполнителей. А вечером всё повторялось снова.

Работа шла споро, это было хорошо. А вот проявляющиеся временами отзвуки грозы не радовали. Более того, со временем предгрозовой рокот нарастал, делался сильнее, будто гроза приближалась.