Нет, невозможно больше ждать!

…Гнедой жеребец вылетел на тропинку крупной рысью, фыркнул и изогнул шею, скрежеща зубами по трензелю, когда натянулись поводья.

— Я хотел царственно тебя дождаться, — признался Невилл, спрыгнув на землю, — но ты не спешишь.

Он снял ее с седла и не сразу отпустил:

— Что такое? Кто, кроме меня, смеет загадывать тебе загадки?

— А на это нужно разрешение? — положив ладони на грудь принца, Элис думала отстраниться, но вместо этого подняла голову, заглядывая ему в глаза. — Или у тебя монополия на выдачу информации?

— Я надеялся, что так. Пойдем, — он разомкнул руки, — прогуляемся пешком. Сегодня тепло и лес весь пропах солнцем, а я еще ни разу не дарил тебе цветов, хотя сделать это мечтаю уже четвертый день.

— Но мы четвертый день как знакомы!

— Вот именно. Спрашивай. И рассказывай. Кто говорил с тобой? Или злобные слуги Полудня прокрались в мои земли, чтобы обмануть тебя, напугать и обидеть?

— Вот об этом я и хотела спросить, — улыбнулась Элис, — что такое Полдень, Полночь и… дорэхэйт. И как же быть со Светом и Тьмой?

— Читай, с Добром и Злом, — подхватил Невилл, снимая потек смолы с коры ближайшей сосны, — все просто, ведь я говорил тебе нынче ночью, что мое имя — Улк, и я — Владыка Полуночи. Я — Зло. Полночь — Зло. Полдень — Добро и радость, мир и любовь, и великая мудрость, чтоб им лопнуть от самодовольства. Впрочем, нет, увы, гордыня и зазнайство — это тоже по моей части.

Он поглядел на Элис искоса, улыбнулся:

— А ты все не веришь. Пропускаешь мимо ушей, как это свойственно человеческой природе, и вообще женщинам. Мы назвались когда-то Полуночью и Полуднем, но с тем же успехом, с тем же смыслом в словах, могли называть себя народами верха и низа, или, скажем, горячего и холодного, мужчин и женщин, если уж на то пошло, поскольку большинству фейри все равно, какого они пола. Возьми любые противоположности и — пожалуйста, ярлычки готовы. Кто из нас плох, а кто хорош судить нельзя, потому что мы равно необходимы, свет нельзя увидеть без тени, жизнь не познать без смерти, Добра — без Зла, и прочая, и прочая. Прописные истины, давно набившие оскомину. Есть зверь Единорог — воплощенные мудрость, красота и терпение. Это Полдень. Есть Сияющая-в-Небесах. Сияет, как ты сама понимаешь. В небесах. Она — свет. Вообще. Любой и во всех смыслах. И это тоже Полдень. Есть Светлая Ярость — это праведный гнев, справедливая война, возмездие за жестокость и ложь, за некрасивое поведение и неоправданные убийства… И это тоже Полдень. Этакая триада, с Сияющей-в-Небесах на вершине треугольника. Они очень разные, как видишь, и все они — одна сторона, и под властью Сияющей, под защитой Светлой Ярости, при молчаливом попустительстве Единорога живет и процветает великое множество племен. Хочешь фокус? — спросил он вдруг, совершенно без перехода.

— Хочу!

Это походило на обмен шпажными уколами. Еще вчера Элис растерялась бы от неожиданности вопроса, а сегодня только задрала нос в ответ на уважительно приподнятую бровь Невилла. Он успел по дороге собрать еще с десяток смоляных дорожек, и скатал их все в яркий, не потерявший прозрачности душистый шарик. Из седельной сумки достал пачку незнакомых Элис сигарет, оторвал у одной фильтр и с силой вдавил вглубь янтарной массы.

— Булочка с начинкой… — пробормотал себе под нос. Огляделся нетерпеливо, и тут же прямо под ногами у них появилась тварь, вроде очень большой крысы, только без хвоста и почему-то в красной турецкой феске:

— Чем могу я послужить, брэнин?

Невилл протянул крысе шарик смолы:

— Отплыви с ним подальше и жди, пока течение вынесет тебя обратно. Помнешь — уничтожу.

— Я счастлив служить брэнину! — крыса обхватила шар розовыми ладошками и исчезла так же, как появилась.

— Феодализм какой-то, — прокомментировала Элис, — сразу вспоминается крепостной строй и право первой ночи.

— С этими? — Невилл скорчил гримасу, взглянув на крысу, которая — словно и не исчезала — вновь мельтешила внизу, отбивая бесчисленные поклоны.

— Все, как ты приказал, брэнин.

— Я доволен. — Принц забрал у него шарик. — Уходи.

И протянул Элис сферу из прозрачного, ярко-желтого янтаря. С сигаретным фильтром внутри:

— Правда, забавно? Покажи кому-нибудь, кто разбирается, и он голову сломает, пытаясь понять, каким чудом этакая пакость попала внутрь янтарного желвака. Я уж не говорю о составе смолы. Сейчас деревья совсем другие, чем в те года.

— Забавно! — янтарь был приятно теплым. — Я слышала: чтобы смола окаменела, нужно несколько миллионов лет.

— Сто десять миллионов в нашем случае. Суть не в этом, а в том, что мы подбрасываем иногда такие вот загадки, заставляем людей и других смертных сходить с ума, размышляя над тем, чего они все равно не поймут. Мы — злые полуночные народы, и шутки у нас дурацкие. Только, Элис, смертные иногда понимают. Понимают то, чего понять не способны, и случается чудо, хорошее или плохое — никогда не скажешь наверняка. И если на тысячу сошедших с ума найдется один, увидевший намек на истину, разве это плохой размен?

— Наверное, нет… не знаю, — она смотрела в глубину желтого шарика, — но говорят, что даже когда дьявол подает кому-то хорошую идею, в конечном итоге это заканчивается плохо.

— Это неправда, — мягко возразил Невилл, — а я — не дьявол, и подданные мои — не легионы демонов. Мы не желаем добра тем, чей разум смущаем, чьи чувства подвергаем испытаниям, чью жизнь ставим под угрозу, но мы заставляем их двигаться, бежать, расти… выживать и меняться. Полдень, напротив, тяготеет к миру и спокойствию, не любит перемен, и точно так же убивает, просто во имя других целей. Видишь ли, смертные не знают, зачем живут. И люди, жители Земли, а в некоторых реальностях и ее окрестностей, ничем в этом смысле от других смертных не отличаются. Не знают для чего они, в чем смысл их появления на свет, чего следует искать, к чему стремиться. Многие вообще сомневаются в том, что в их жизни есть хоть какой-то смысл. А те, кто способен искать, чаще всего приходят к выводу, что любые их действия — буквы в великой книге Создателя, замысленной и написанной давным-давно… Вера — это светильник, озаряющий путь, который ведет к знаниям. Что-то в этом роде. Не могу сказать, что Полдень и Полночь помогают смертным отыскать для себя другое назначение, но мы, по крайней мере, заставляем их сомневаться в том, что книга уже написана.

— И убиваете.

— А как же! Считается, что если хотя бы один смертный переживет наши игры, он все равно будет вмещать в себя мироздание, а если так, то чего их жалеть? — принц легонько тронул Элис за локоть: — Пойдем, мы же хотели прогуляться, — и улыбнулся. — Девочка… ты ждешь, что я сейчас, не сходя с места, объясню тебе, в чем же разница между Добром и Злом, между Тьмой и Светом? Кому же знать, как не мне? А я не знаю, Элис. И даже Владыка Темных Путей, когда он, наконец-то, вновь появится в нашем исстрадавшемся мире, вряд ли будет понимать эту разницу. Видишь ли, та Тьма и тот Свет, о которых я говорю, исходят из одного источника. Мы все — Полдень, Полночь, даже Единорог, — были созданы Тем, кого ты зовешь дьяволом. Говорят, что Белый бог вдохнул душу в первых смертных, ну а наш Создатель дал душу вселенной. И как вселенная состоит из бесконечного множества миров, а миры — из бесконечного множества реальностей, так и душа, вложенная во вселенную — это неисчислимые множества фейри, бессмертных духов, очень часто способных не только думать, но и чувствовать, и у некоторых из нас есть собственные души, что бы ни говорили по этому поводу человеческие сказки.