Ну, и где же Элис? Прежде чем решать, когда лучше нанести визит в Нарбэ, следует узнать ее планы.

…— Мы не вольны уходить в Лаэр, — говорил Элис ее новый знакомец с красивым именем Гал-Кинниал-ар-Дииллир, что означало Белая-Свеча-в-Листве. Понимая, что для Элис произнести его имя полностью было затруднительным, он сообщил, что можно звать его коротко: Кинниал, — мы — комэйрк, мы только лишь деревья, трава и листья, только то, что ты видишь здесь, госпожа. Мы не странствуем между мирами, да и не нужны нам другие миры, зато у нас есть то, чего лишены высокие духи: мы счастливы каждым прожитым часом. Ты танцевала этой ночью, госпожа, и за это мы все, каждый из нас, благодарны тебе и готовы служить в меру своих сил и, если прикажешь, сверх того.

— Крылатый не приемлет нашей службы, отказывается от наших даров, — вступила в разговор… дриада?… если Кинниал выглядел, как юноша, то она, безусловно, была девушкой. Девой, так сказал бы Невилл.

— Кранн анамха[38], — улыбнулся Кинниал, — так мы зовемся. Но если слово “дриада” понятней тебе, пусть будет “дриада”. Ее имя Иаррах Миориилт, Весеннее Чудо.

— Миориилт, госпожа, — темно-зеленые, без намека на зрачок или радужку глаза смотрели в лицо Элис, — ты живешь среди смертных и ты спешишь, как все они, и, как они, любишь быстрые имена. Скажи Сыну Дракона — скажи ты, нас он не станет слушать, нас он не видит, пролетая выше деревьев на своих блистающих крыльях, — скажи, что мы рады служить вам. Вам двоим. Он редко, так редко нисходит к нашей Владычице Талау[39], благословенна будь она вовек. Дьерра — вот его возлюбленная, царственная, пламенеющая ярко. И Гио[40], мать ураганов, дарит он своей любовью; даже Фарэйх[41], нежная и упрямая, ждет его поцелуев, чтобы взметнуться к небу яростными волнами, всесокрушающими и жадными, как ее любовь; и дочь ее, Фиарейн[42], делит ложе с Крылатым. И только Талау, томная и неспешная Владычица наша…

“Однако… — Элис перестала слушать, слегка ошеломленная обширными и довольно-таки беспорядочными любовными связями своего принца. — Ничего себе, нравы у них тут!”

— А я при чем? — спросила она, поняла, что перебила взволнованную речь Миориил, хотела извиниться, но дриада покачала головой.

— Я спешу, но все равно выходит слишком долго для тебя, госпожа. Вы танцевали вчера, и мы все, не только кранн анамха, все дорэхэйт внимали вашему танцу с упоением и восторгом. Вы стали нашей жизнью, воздухом и водой, и землей под корнями, солнечным светом, высокими звездами, камнем и пламенем, и ничто не заменит для нас этого танца. Когда Крылатый нисходит к Талау — это любовь, когда он танцует с тобой — это больше любви. Что же будет, когда возляжете вы на брачном ложе! Будь с ним, и мы станем служить вам, и все стихии счастливы будут назвать себя вашими гиолли — слугами. Крылатый не ищет власти, он сам — власть, но мы нуждаемся в нем, а он, наверное, даже не знает об этом.

— Постойте, постойте, — Элис взмахнула рукой, — не так быстро. Пока мы танцевали, что-то случилось, это я поняла. Теперь вы хотите, чтобы Нев… чтобы Эйтлиайн правил вами?

— Мы всегда хотели этого, — произнес Кинниал, — все народы Сумерек, от амсэйр , правящих временами года, до крохотных семей, вроде нашей. Но каждый мечтал, чтобы Сын Дракона правил только их народом, каждый ликовал, когда одаривал он любовью одну из царственных повелительниц, и вдруг явилась ты. Явилась, и стало ясно: принц может осенить своими крыльями весь мир.

“И всех любовниц разом?! — с изумленной яростью подумала Элис. — Или как там быть, с этими царственными повелительницами?”

— Он же правит кем-то, — напомнила она вслух, — у него есть подданные. И вообще, вы ведь светлые, если я правильно помню, а он — темный. Черный принц.

Две пары глаз смотрели на нее. Нет, не две — больше их, как же она не заметила раньше? Похоже, все духи сада собрались вокруг, смотрят и слушают, но не осмеливаются подать голос. Изумление глядело из зеленой тьмы. Непонимание.

— Темный? — повторил Кинниал.

— Черный? — склонила голову Миориил.

— Улк! — вспомнила Элис. — Улк, так его называют.

— Враги зовут его Улк, — согласился Кинниал, — пусть. Ни ему, ни одному из сумеречных племен нет до этого дела. Он правит Полуночью — это правда, но мы не воюем с полуночными народами. Кроме того, они обречены, и, оставаясь с ними, Крылатый лишь отодвигает неизбежное, не в его власти предотвратить их гибель. Ты выполнишь нашу просьбу, госпожа? Прости, если мы были недостаточно почтительны, — никогда еще дорэхэйт не искали себе господина, и мы не знаем, как следует вести такие беседы. И поверь, сегодня мы облечены были доверием всех племен Сумерек, мы говорили с тобой от их имени тоже, нас выбрали, потому что мы существуем только здесь, и ровно столько времени, сколько отпущено нашей Владычице Талау. Мы… — он запнулся, подыскивая слова…

— Мы настоящие, — дополнила Миориил.

— Да? — Элис огляделась. — Да, конечно. Я скажу Крылатому… я попробую. Мне нужно идти, меня ждут. Там.

Пряча улыбку, Миориил склонилась перед ней, приложив к груди тонкую темную руку.

— Я провожу, — сказал Кинниал, — пойдем, госпожа. И не думай, что ты обязана обещать нам что-то, не забывай, если Сын Дракона согласится стать Жемчужным Господином, ты станешь Жемчужной Госпожой, а значит, и принимать решение вы должны вместе. Да или нет — как бы ни сложилось, вы будете правы. А мы согласимся с вашей волей, какой бы она ни была.

Что-то непонятное творилось со временем, и Гиал то жалел, что не послушал совета друга, и не отправил сквозь реку кого-нибудь, кто умел разбираться во множестве временных потоков, то, напротив, хвалил себя за склонность к авантюрам. Время омывало его, как обычно: шелестели рядом прозрачные струи, не касались, не увлекали в себя, за собой, с собой, но выйти куда-нибудь, кроме как обратно в Лаэр не получалось. Ничего не мешало ступить на берег Тварного мира, однако берег раз за разом оказывался не тот.

Могло ли быть так, чтобы течения разных миров слились в один общий поток?

И снова Гиал укорял себя за самостоятельность: чтобы разобраться в происходящем, требовались знания, которых у него — воплощенной мудрости — попросту не было. И снова, глядя на предстающие его взору картины иных земель, понимал, что наблюдать это должен только он. Потому что никто не чувствовал так тонко, никто не умел так глубоко понимать, и никто не сумеет лучше пересказать увиденное Крылатому.

Он видел грозу над бескрайним тропическим лесом, лес пронизан был волшебством и, почему-то, низкопробной, почти человеческой магией. Молнии били в высокий лысый холм, ревели потоки дождя, почти заглушая раскаты грома. Двое любили друг друга там, на холме, в синем, неживом блеске взбесившихся молний…