— Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди животе вечнаго усопшаго раба Твоего Стево, и яко благ и человеколюбец, отпущаяй грехи, и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости… — Отец Пантелеймон немного торопится: глотает окончания, ужимает фразы, сокращает периоды, на ходу убирает повторы. Ему велено уложиться в полчаса.

Свечи, окружающие гроб, распространяют сладковатый запах воска. Большинство из тех, кто слушает заупокойную молитву, не понимают ее смысла, да и не стремятся. Для них отпевание — просто скучный ритуал, необходимая условность, колебание воздуха. Толпа в храме обезличена. Темные очки прячут глаза и щеки, слегка мешковатые костюмы скрывают фигуры. В этой толпе колумбийский наркотрейдер Эстебан Паркурос уже не отличается от грузинского «крестного отца» Тенгиза Папуа, адмирал пиратской флотилии Вокас Джельзомино — от закулисной «крыши» Лас-Вегаса Берни Шикзаля, оружейный барон Айзек Преминджер — от торговца проститутками Лю Чэнминя, главный урановый криптодилер Тихомир Манов — от босса черного инсайдинга Киеши Токанава…

— Покой, Спасе наш, с праведными раба Твоего, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано: презирая яко благ прегрешения его вольная и невольная…

Еще несколько финальных фраз на церковнославянском — и отпевание завершено. Наступает время прощания. Настоятель храма молча подает знак. Клубящаяся толпа дисциплинированно превращается в змейку. Гости, один за другим, подходят к гробу, наклоняются над покойным, чтобы символически чмокнуть его в лоб — точнее, в лежащий на лбу широкий бумажный венчик, который закрывает треть лица домнула Стево.

Процессия движется быстро. Отец Пантелеймон украдкой приподнимает край ризы и смотрит на часы: слава те, Господи, успеваем. Таких людей, как эти, подводить опасно. Но, кажется, в очереди к гробу остается всего человек пять. Еще пару минут прощания, потом вынос тела, а после оба свободны — и он, и покойник. Гроб заберут в один из вертолетов и хоронить будут уже не здесь, а в Бухаресте, в семейном склепе Лазареску…

Предпоследняя из темных фигур наклоняется над покойником — и тут случается немыслимое. После чмоканья в венчик усопший вдруг простирает руки, хватает этого человека за лацканы пиджака и притягивает к своей рыжей бороде, чтобы поцеловать в ответ! Ни святой отец, ни гости в черном даже не успевают удивиться чуду чудесному, потому что буквально через секунду после внезапного и феерического воскрешения из мертвых кондукатора Лазареску происходит нечто столь же невозможное — и ужасное.

Сине-белый мозаичный пол храма перестает быть твердью. Он разом покрывается сеткой трещин, мгновенно вспучивается сразу в трех местах и трижды лопается с оглушительным хлопком — словно детище левиафана, запертое в гигантском яйце, просится на волю.

Разверзаются источники великой бездны, отворяются хляби — подземные, а не небесные. Потоп стремителен, неумолим, полноводен, но в нарушение канона движется снизу вверх. Из трещин, появившихся в полу, мощно бьют струи во все стороны. Самый сильный и грозный из фонтанов — в центре зала, под помостом — моментально подхватывает легкий гроб, словно ковчег с единственным пассажиром, и уносит его высоко к потолку. Остальные фонтаны с утробным бульканьем начинают всё быстрее и быстрее наполнять помещение храма тяжелой липкой жидкостью. У нее черный цвет и резкий запах.

Человек, поцелованный покойником, знает этот запах лучше других. А еще ему известно, что будет, если хоть одна горящая церковная свеча упадет в черную маслянистую лужу.

Когда я опять вышел из ванной, Димитрий с Асей сидели за ноутбуком и болтали, глядя на экран. Нафталин в углу, по своему обыкновению, разминал мышцы: вместо гири он использовал стальной куб мини-сейфа, найденный у меня в номере. Вчера во дворе морга он вручную переставил с места на место полдюжины катафалков — так ловко, что это выглядело игрой в пятнашки. Однако сам силач решил, что сработал не очень аккуратно, на четверку с минусом, и сейчас наказывал себя, увеличив ежедневную норму тренировок.

Я громко закашлялся, и тогда все трое посмотрели на меня.

— Ну как? — обратился я к своей фокус-группе. — Есть сдвиги? Только честно.

По их лицам я понял — снова нет. Я только обманывал себя, цвет ничуть не изменился. Черт бы побрал эту дорогущую Orange Chromatics! Говорил же, надо было брать краску попроще, понатуральней, типа хны с корицей, — схватывается быстрее, смывается легче. Мама всегда ими пользовалась, и прекрасно. Но Ася, фанатка фирмы Redken, уперлась: нельзя, у других колер не тот. Ладно, раз надо, пусть будет тот. Прокатило. Но теперь-то что мне делать с этой радикальной рыжестью? Она въелась на совесть. Третий раз подряд мажу голову вонючим лосьоном-активатором от Wella. Жду, смываю, толку ноль.

— Может, вам походить пока так? — предложила Ася. — Если специально не подкрашивать пряди, месяца через три само сойдет. В конце концов Димитрий вообще родился рыжим — и ничего, живет себе и не жалуется. Правда, Дим? Ну давай, скажи Роману Ильичу.

— Правда, — нехотя подтвердил наш компьютерщик. Но при этом скроил унылую гримасу, которая, по-моему, могла значить одно: давно бы пожаловался, если бы знал, куда и кому.

— Нет, дамы и господа! — с чувством произнес я. — Никогда уважающий себя король треф не переметнется в червовый или бубновый стан. Масть, как и мать, не выбирают.

Подкрепив концовку фразы гордым чихом, я вернулся в ванную и вновь посмотрел в зеркало на рыжее безобразие. Вздохнул, свинтил крышечку с припрятанного на черный день флакона Schwarzkopf и решительно вылил содержимое на свою прическу и бороду…

Минут через сорок я вернулся обратно в комнату и был встречен аплодисментами. За что я особенно ценю свою команду — так это за доброту и великодушие к своему начальнику.

— Стало даже лучше, чем раньше, — оценил Нафталин. — Вылитый пророк Гедеон!

— Вы как этот… легендарный Лило Стич, корсар Черная Борода, — сообщил Димитрий.

— Не слушайте Димку, у него вечно беда с именами, — рассмеялась Ася. — Корсара звали Эдвард Тич, а Лило и Стич — персонажи мультика… А вообще я согласна с Нафом. Не знаю, как выглядел его пророк Гедеон, но, правда, стало лучше. Вы словно помолодели.

Ну еще бы, вздохнул я про себя. Schwarzkopf — фирма солидная, веников не вяжет. Черный цвет надежно перекрыл рыжий, борода сделалась, как новая. Таким образом я, сам того не желая, влился в армию молодящихся старикашек. Все эти борцы со временем старательно прячут от посторонних свою седину — и я теперь туда же. Позор на мою крашеную голову!

— Всё! — произнес я начальственным голосом. — На этом главную тему партсобрания — а именно обсуждение прически Романа Ильича — объявляю закрытой. Переходим к разделу «Разное». Димитрий, удалось найти подходящие кадры снаружи? Внутри самого храма, я догадываюсь, камер не было, а нам нужно приложить к отчету хоть какое-нибудь видео.

— Кое-что есть, — скромно ответил наш компьютерщик. — Там вчера над вами пролетал американский геофизический спутник «Эксплорер-52», и я чуть-чуть, в ручном режиме, подкрутил телеметрию. Разрешение не супер, а все, что не супер, система автоматически удаляет, как брак. Поэтому эти съемки потеряны для НАСА. Но не для нас…