нравится. Это экстаз, это оргазм, это ощущения! Это охота на кабана, умноженная в десятки раз! Жаль только одно, Андрюша, не поймешь ты этого уже никогда. Ведь это надо не слышать, это надо видеть и чувствовать.

– Чего чувствовать?! Как вы людей невинных убиваете? Хочешь адреналина, поезжай в Сирию или… или Афганистан там какой-нибудь, там тебе быстро этот, мать его, адреналин, вставят куда нужно.

– Невинных людей, говоришь?! – Александр засмеялся и стул затрещал от колебаний его тела. – Это ты про себя что ли? Ну прямо святой человек! Сама «невинность», кстати, да будет тебе известно, понятие весьма расплывчатое и крайне неопределённое. Ведь животные и птицы, которых люди убивают каждый день чуть ли не миллионами, они тоже невинны. А животные, в отличие от людей, особенно таких как ты, не несут в себе зла, потому что не имеют сознания. Они не вырубают леса, не выжигают целые поля, не меняют климат на планете. Но людям-то на это наплевать и головы животных уже какую тысячу лет продолжают лететь налево и направо…

– Но их для еды же используют!

– И ты думаешь от понимания этого им легче становится?

– Но я-то не животное, я-то человек!

– Ты?! Человек?! – Александр выпучил глаза в поддельном удивлении. – Ну расскажи мне, неживотное, что сделал ты, чтобы человечество это тебя за своего считало? Семья у тебя есть или работа хотя бы нормальная? Может закон физический ты открыл какой или книгу какую-нибудь написал? Что даешь ты этому человечеству, из-за чего они должны тебя беречь? Что потеряет человечество, где тысячи человек ежедневно помирают от голода от того, что где-то в холодной далекой России какой-то «хер», твое же собственное слово, заметь, просто исчезнет? Чего лишится это человечество кроме рта, потребляющего пищу и выбрасывающего в атмосферу ежедневно литры углекислого газа и килограммы разных испражнений; кроме пары ног, топчущих хрупкую экосистему планеты? Ничего, мой друг! Ничего эта планета не лишится, она только выиграет от того, что такая тварь как ты исчезнет с ее лица. О тебе будут скучать только производители алкогольной промышленности, причем только низшего ценового сегмента, производящие «водочку», да «портвешок».

Андрей не отвечал. Его глаза бессмысленно смотрели перед собой.

– Впрочем, ты не обижайся. И не принимай это как личное. Оскорблять тебя никто не хочет. Ты не уникален на этой планете. Ты не первый, кто был здесь и не последний. Как личность ты нас не интересуешь, для нас ты лишен всех личностных атрибутов, для нас ты просто предмет! Мишень в тире…

– И сколько вы таких здесь уже замочили?

– Много, мой друг! О-очень много.

– И сколько тех, кто смог от вас уйти?!

Александр молча приподнялся со стула и медленно пошел к выходу. Андрей думал, что на этот вопрос он не ответит ему, но в дверях Александр остановился и повернулся:

– Завтра у тебя будет шанс стать первым.

19.

На следующий день Петро проснулся с сильной головной болью. Всю ночь он ворочался и пребывал в каком-то сонном полубредовом состоянии. Воображение его разыгралось настолько сильно, что он видел перед собой лицо Ромы, видел окровавленное тело его сына, валявшееся в ногах. Несколько раз воображение уносило его настолько далеко, что ему слышались даже шаги по дому. Будто оба они не канули в небытие, не были погребены там, под тяжелой гранитной плитой на Красненьком кладбище, а остались где-то здесь, в этом доме, в совершенно другой субстанции, будто стали частью его стен, потолков, крыши и даже часов. Пару раз ему даже казалось, что он слышал голос, тихий голос с той самой комнаты, где двадцать лет назад оставили они на полу два бездушных тела. Голос этот будто манил его к себе.

– Вот дерьмо, – жалостливо простонал он посреди ночи, садясь на край кровати. Часы только что пробили четыре утра. – Этот чертов дед! Он что-то знает. И этот придурок со своей газетой… откуда она у него? Кто мог хранить у себя эту газету, если не этот старикашка, который, наверняка, все эти статейки так или иначе связанные с судьбой своего сынишки хранил у себя где-нибудь в ящике?!

Он натянул халат, одел тапки и вышел на улицу. Ранние птицы уже проснулись. Их свист и щебетание выдавливали из его воспаленного воображения все эти жуткие мысли и воспоминания и вскоре он, освежившись и выкурив одна за одной несколько сигарет, смог, наконец-то, сомкнуть свои покрасневшие от бессонницы и большого количества выпитого накануне виски глаза.

Позавтракав, Петро снова решил навестить старика. Вопросов после их последней встречи осталось гораздо больше, чем ответов, и просто так он оставить это уже не мог. В этот раз он подъехал к его дому с другой стороны и остановил машину чуть дальше, напротив одного из высоких каменных коттеджей. Несколько минут, не вылезая из машины, он оценивал ситуацию – смотрел на дом, на двор, на неподвижные занавески на окнах. В этот раз он не заметил, чтобы за ним кто-то наблюдал, но удивительное чувство, снова эта странная отточенная годами интуиция. Петро будто чувствовал каким-то своим внутренним чутьем, что старик ждал его визита, что он догадывался о том, что визит его в прошлый раз был далеко не последним. Однако обстановка вокруг была тихой. Мимо машины, виляя полным тазом, прошла какая-то женщина с сумкой. Петро проводил ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась на ближайшем повороте. Из двора напротив, гордо вытянув вверх шею, вылез большой красно-рыжий петух. Он долгим и пристальным взглядом посмотрел на машину Петро, но убедившись, что этот здоровенный черный объект не представлял никакую опасность для его счастливой брачной жизни, прокричал хриплое «кукареку» и снова скрылся за забором, где ожидали его, развалившись на траве, с десяток кур.

Петро открыл крышку бардачка и достал оттуда травматический пистолет. Он осторожно переложил его в карман и посмотрел в зеркала заднего вида. Никого не было. Он быстро вылез из машины и поспешно двинулся в сторону дома.

– Доброго утра! – он несколько раз стукнул кулаком по деревянной двери. С другой стороны была тишина, но до слуха долетал тихий звук радио или телевизора. Это означало, что старик был дома и уже не спал. – Владимир Петрович, не откажите в любезности, откройте дверь, давеча мы с вами не до конца всё обсудили! – повторил он бодрым и громким голосом. Радио или телевизор внутри замолкли и угрюмый голос негромко, но слышно, проговорил:

– Заходите, коли пришли.

Петро слегка потянул на себя