Пуддж зашагал к двустворчатым воротам сарая.

— Отвезем его к тому доктору, который всегда занимался собакой Ангуса. Если кто–нибудь и сможет залатать скотине ее рваную шкуру, так это он.

— Эта собака — убийца, — сказал Анджело. Он шел следом за Пудджем, но сейчас остановился, чтобы бросить на Джека Веллса последний взгляд. — Просто напоминаю тебе — вдруг ты забыл.

— Точно как и мы, — отозвался Пуддж. Он тоже остановился и повернулся к Анджело. — Я тоже хочу напомнить тебе об этом. Если ты забыл.

Весна, 1934

Той весной Клайда Бэрроу и Бонни Паркер изрешетили пулями, когда они ехали по грунтовой дороге в пятидесяти милях восточнее Шривпорта, в Луизиане, положив тем самым конец их двухлетней карьере вооруженных грабителей, в ходе которой наибольшая их добыча составила 3500 долларов. В том же году, только немного позже, Джон Диллинджер вышел из чикагского кинотеатра, обнимая за талию ту самую женщину, которая выдаст его агентам ФБР и станет виновницей его смерти. На его трупе нашли лишь немного наличных, что называется, на карманные расходы, лежавших в старом бумажнике. Еще чуть позже — летом — армия США передала старинный форт на острове Алькатрас в бухте Сан—Франциско Управлению тюрем, и через некоторое время судьи определили туда на жительство Аль Капоне, Джорджа Келли «Пулемета» и Роберта Страуда «Орнитолога». Всем троим гангстерам, занимавшим первые строки в списке врагов закона и порядка в стране, предстояло умереть через много лет — совершенно сломленными людьми.

Той весной двадцативосьмилетний Анджело Вестьери и Пуддж Николз, которому исполнился тридцать один год, возглавляли самую большую и самую прибыльную из организаций, составлявших преступный мир Нью—Йорка. Они стали знаменитостями, что приносило им не облагаемые налогом доходы, исчислявшиеся миллионами долларов, а также помогло занять два места из девяти в собрании преступных авторитетов, получившем название Национальной комиссии криминалитета. Созыву этой сходки они всеми силами содействовали тремя годами раньше. Они разделили власть в своей державе поровну между собой, доверяя только друг другу и не допуская никого другого в свои частные владения. Они избегали гласности и прилагали все силы, чтобы не попасть на страницы бульварных газет, опасаясь, что такая известность привлечет к ним совершенно излишнее внимание Министерства юстиции. Анджело изучал привычки индустриальных и финансовых магнатов и старался подражать их поведению. Он читал «Уолл–стрит джорнел» и «Нью—Йорк тайме». Он жадно глотал книги по методике деловых и банковских операций, а оставшееся время тратил на изучение биографий мировых лидеров. Пуддж любил работать с цифрами и обладал природным чутьем в области капиталовложений. Оба эти качества он использовал для того, чтобы все быстрее пополнять денежные хранилища банды. Эти гангстеры шагали в ногу со временем и решили управлять своим миром насилия при помощи непобедимого оружия, в котором страх использовался наряду с деньгами.

Искусству «отмывания» денег их учили банкиры и риелторы с Парк–авеню, которым в качестве вознаграждения дозволялось сколь угодно часто и совершенно бесплатно пользоваться услугами проституток из контролируемых бандой публичных домов. Благодаря этим урокам гангстеры быстро создали сложную и безукоризненно работавшую систему, в которой осуществлялось перемещение наличных, представлявших собой незаконные доходы от проституции, азартных игр и торговли контрабандным виски в священные убежища, коими являлись холдинги и недвижимость. «Мы не хотели, чтобы кто–нибудь знал, сколько мы имели и сколько присваивали, — однажды сказал мне Пуддж. — Такие знания пробуждают в людях ревность, а в нашей работе она почти наверняка заканчивается выстрелом. И потому мы следили за тем, как шли дела в финансовом мире, помогали тому или иному банкиру, испытывавшему серьезные финансовые трудности, получали за это часть его банка и складывали в сейфы запечатанную документацию. А в крупнейших из наших холдингов мы фигурировали под псевдонимами. И затем, примерно раз в полтора года, мы перемещали все свои до–кументы в другое место, меняли псевдонимы и так далее. Если бы кто–нибудь все же добрался до наших бумаг, ему потребовались бы месяцы, если не годы, чтобы проследить с начала до конца тот путь, который проделал всего один, любой, из наших бесчисленных долларов. Мы взяли в свои руки управление городом, и никто этого даже не заметил».

Только в личной жизни, как и было с самого начала, Анджело и Пуддж проявляли себя совершенно по–разному. У Пудджа сама мысль о браке вызывала неприкрытое отвращение, но зато он испытывал жадное влечение к женщинам. Свои желания он мог удовлетворять беспрепятственно, ведь к его услугам всегда была любая из четырехсот с лишним «девушек по вызову», работавших на его команду. Он жил в роскошном номере на верхнем этаже отеля «Мэдисон» на Западной 47‑й улице и имел множество запасных костюмов и рубашек, бережно хранившихся в отдельных платяных шкафах полудюжины публичных домов в самых разных частях города. Это не только позволяло ему без забот проводить ночи где ему вздумается, но и не давало никому возможности отследить распорядок его жизни.

«Мы оба были одиночками, — не раз говорил мне Пуддж. — Нос одиночеством мы справлялись совершенно по–разному. После войны с Веллсом я научился быть несколько осторожнее. Я сам управлял своим автомобилем и никогда не парковал его на одном и том же месте два раза подряд. И никогда не позволял женщине, независимо от того, насколько она мне нравилась, проводить со мной всю ночь. Меня однажды чуть не пристрелили, когда я валялся в кровати с девкой, и я не собирался допустить повторения такой неприятности. Если на деловой встрече мне предлагали выпить, я не прикасался к напитку, пока не был уверен, что с того же подноса взяли стаканы еще несколько человек. Это вроде бы мелочи, но человеку, управляющему рэкетом, они помогают сохранить жизнь. Если ты можешь вести такой образ жизни и не спятить, значит, у тебя есть немало шансов надолго остаться в своем бизнесе».

Анджело одиноко жил в принадлежавшей некогда Иде старой квартире у железной дороги, прямо над «Кафе Мэриленд». Стены каждой комнаты были завешаны оправленными в рамки фотографиями, сохранявшими живой облик тех немногих людей, которых он любил. Столовая принадлежала Ангусу, по большей части в котелке и роскошном смокинге, картинно прогуливающемуся по улицам Вест—Сайда, которыми он так долго правил. Гостиная была полностью посвящена Иде, взиравшей со своего привычного места за стойкой «Кафе» в полном расцвете своей редкой красоты. В маленьком кабинете Анджело, находившемся в глубине квартиры, вдоль стен выстроились шкафы с бухгалтерскими книгами, скоросшивателями и папками с деловыми бумагами, но главным в этой комнате было множество портретов улыбающегося Пудджа, который никогда не упускал случая обернуться к фотокамере, как только она оказывалась поблизости.

А в спальне Анджело держал фотографии Изабеллы.

Перед тем как войти туда, он каждый раз немного медлил — утрата Изабеллы до сих пор лежала тяжким бременем на его сердце. В квартире не бывал никто, кроме Пудджа, но и ему не дозволялось заходить в спальню. Как правило, по ночам компанию Анджело составлял только Гровер, питбуль, которого Пуддж спас, когда они расправились с Джеком Веллсом. Анджело и Гровер одинаково ценили молчание. Они обедали вместе, слушая музыку, доносившуюся из расположенного внизу бара сквозь трещины в дощатом полу. Анджело страдал от бессонницы и очень редко спал по ночам. Вместо сна он гулял по темным переулкам неподалеку от «Кафе», и Гровер, чья шкура была покрыта множеством старых шрамов, покорно трусил рядом с ним. Если Анджело все же решал отдохнуть, он устраивался в кожаном кресле–качалке у окна спальни с книгой в руках, устремив взгляд никак не желавших смы–каться сном глаз на улицу, положив на колени оправленную в рамку свадебную фотографию, а Гровер сворачивался возле его ног.