Настал день, когда Жанна одним прыжком очутилась в Версале. У нее не было уведомления о соизволении на аудиенцию, но ее вера в свое счастье стала такой крепкой, что она уже не сомневалась, что этикет склонится перед ее желанием.

Она оказалась права.

Скоро она очутилась перед государыней.

Мария-Антуанетта была серьезна и, по-видимому, в неважном расположении духа, быть может, именно потому, что она уж слишком покровительствует графине этим неожиданным приемом.

— Ваше величество! — заговорила Жанна, — я в большом затруднении.

— Как так?

— Ваше величество! Вы знаете, — по-моему, я говорила вам об этом, — сколь велико благорасположение ко мне господина кардинала, которому я стольким обязана?

Королева нахмурила брови.

— Нет, не знаю, — ответила она.

— Так вот, позавчера его высокопреосвященство оказал мне честь своим посещением.

— Ах, вот как!

— Я сказала ему, что несколько дней назад вы, ваше величество, дали мне крупную сумму денег; что королеве случалось поступать таким образом, по крайней мере, тысячу раз в течение двух лет и что если бы королева была не столь мягкосердечна и не столь щедра, в ее кассе было бы два миллиона, благодаря которым никакие соображения не помешали бы ей взять себе это великолепное брильянтовое ожерелье, от которого она так благородно, так мужественно, так несправедливо отказалась.

Королева покраснела и устремила взгляд на Жанну.

— Да, — сказала она, — ожерелье великолепно; я хочу сказать: оно было великолепным, и мне очень приятно, что женщина со вкусом похвалила меня за то, что я от него отказалась.

— Я увидела, что, узнав, как героически вы пожертвовали ожерельем, господин де Роан побледнел.

— Побледнел?

— На мгновение глаза его наполнились слезами. Я не знаю, такой ли уж красавец-мужчина господин де Роан, такой ли он истинный вельможа, как это утверждают многие, но я знаю, что в то мгновение лицо его, освещенное сиянием его души и залитое слезами, исторгнутыми у него вашим великодушным бескорыстием... да что я говорю! вашим возвышенным самоотречением, это лицо никогда не изгладится из моей памяти.

Королева на минуту остановилась, чтобы вылить воду из клюва золоченого лебедя, погрузившегося в ее мраморную ванну.

— Продолжите, — произнесла она.

— Ваше величество! Вы приводите меня в оцепенение; ваша скромность, которая побуждает вас отвергать даже хвалу…

— Хвалу кардинала? О да!

— Но почему же?

— Потому, что она мне подозрительна, графиня.

— Мне не подобает, — с глубоким уважением заговорила Жанна, — защищать того, кто был так несчастен, что впал в немилость у вашего величества. Не усомнимся в том ни на минуту — он виновен, ибо он неприятен королеве.

— Господин де Роан мне не неприятен — он оскорбил меня. Но я королева и христианка и, следовательно, вдвойне склонна забывать оскорбления, Королева произнесла эти слова с такой величественной добротой, которая была присуща только ей.

Жанна промолчала.

— Вы больше ничего не скажете?

— Я буду находиться под подозрением у вашего величества, я навлеку на себя вашу немилость, я заслужу порицание вашего величества, если выскажу мнение, которое вас заденет.

— Вы горячо любите господина де Роана, графиня; я больше не стану нападать на него в вашем присутствии. Королева рассмеялась.

— Я предпочитаю ваш гнев вашим насмешкам, — отозвалась Жанна. — Господин кардинал питает к вам чувство столь почтительное, что, я уверена, если бы он увидел, что королева смеется над ним, он бы умер!

— Ого! Значит, он сильно изменился.

— Знаете, ваше величество, — начала свою выразительную, полную огня и увлечения речь Жанна, — то, что сделал господин де Роан, изумительно, это поступок великодушный, поступок, совершенный от всего сердца, это прекрасный поступок; душа, подобная душе вашего величества, не может удержаться от сочувствия всему, что прекрасно и что исполнено глубокого чувства. Признаюсь, узнав от меня о временном безденежье вашего величества, господин де Роан сейчас же воскликнул: «Как! Французская королева отказывается от того, от чего не осмелилась бы отказаться жена откупщика?» Господин де Роан еще не знал, что португальский посол торгуется о цене на эти брильянты. Я рассказала ему и об этом. Его негодование усилилось. «Это уже вопрос не о том, чтобы доставить удовольствие королеве, — заметил он, — это вопрос королевского достоинства». И внезапно покинул меня. Час спустя я узнала, что он купил эти брильянты.

— За полтора миллиона?

— За миллион шестьсот тысяч.

— Ас какой же целью он их купил?

— Чтобы эти брильянты, коль скоро они не могут принадлежать вашему величеству, по крайней мере, не достались другой женщине.

Мария-Антуанетта задумалась, и ее благородное лицо позволяло видеть без единого облачка все, что происходило у нее в душе.

— Господин де Роан вел себя великодушно, — сказала она, — это благородный поступок и деликатная самоотверженность.

Графиня де ла Мотт жадно впитывала в себя ее слова.

— Поблагодарите же господина де Роана, — продолжала королева.

— Непременно, сударыня!

— Вы прибавите, что господин де Роан доказал мне свою дружбу, что от дружбы я принимаю все и что долг платежом красен. Таким образом, я принимаю не дар господина де Роана…

— Но что же в таком случае?

— Его аванс… Господин де Роан пожелал выдать деньги авансом или в кредит, чтобы доставить мне удовольствие. Я возвращу ему долг. Бемер, я думаю, просил заплатить наличными?

— Двести пятьдесят тысяч ливров.

— Это деньги за три месяца из того пенсиона, который назначил мне король. Сегодня утром мне прислали их авансом, я знаю, но, так или иначе, прислали. Откройте, пожалуйста, вон тот ящик. Видите там бумажник?

— Вот он, ваше величество.

— В нем двести пятьдесят тысяч ливров. Пересчитайте! Жанна пересчитала.

— Отдайте их кардиналу. Поблагодарите его. Скажите ему, что я устрою так, чтобы ежемесячно выплачивать ему таким же способом. Проценты будут установлены. Таким образом я получу ожерелье, которое мне так понравилось, и если мне придется ограничить свои расходы, я, по крайней мере, не ограничу расходы короля.

Минуту она собиралась с мыслями.

— И тем самым я выигрываю, — продолжала она, — узнав, что у меня есть деликатный друг, который оказал мне услугу…

Она снова остановилась.

— и... подруга, которая меня разгадала, — закончила она, протягивая Жанне руку, к которой та устремилась.

Так как она хотела выйти, королева, снова поколебавшись, сказала совсем тихо, словно боялась произнести эти слова: