Я открыл телефон и продемонстрировал ей, как нажимаю кнопку под номером девять три раза, телефон вызова экстренной помощи. При нажатии всякий раз аппарат издавал попискивание. Затем я поднес его к уху. Откуда ей было знать, что я не надавил на кнопку соединения с абонентом.

— Алло? — произнес я в молчащую трубку. — Соедините с полицией. — Я улыбнулся Джулии. — Твой последний шанс.

— Ладно! — крикнула она. — Не надо звонить! Я скажу!

— Извините, — бросил я в трубку. — Наверное, ошибка. Все хорошо, все в порядке. Благодарю. — И я закрыл телефон.

— Так кто он?

Она не ответила.

— Так, начинается, — сказал я и снова раскрыл телефон. — Говори! Кому ты отдавала деньги? Кто шантажист?

— Алексу Рису, — тихо ответила она.

— Что? — Я был потрясен. — Этой бухгалтерской крысе?

— Алекс не крыса, — возмущенно ответила она. — Он замечательный.

Я вспомнил долгие часы, проведенные в стойле на цепи, и не мог согласиться с этим определением.

— Так это вы с Алексом Рисом приковали меня к стене и бросили умирать? — Я вдруг страшно разгневался, и Джулия это заметила.

— Нет, — ответила она. — Конечно, нет. Ты это о чем?

— О том, что вы бросили меня умирать от обезвоживания.

Она была потрясена.

— Честное слово, не понимаю, о чем ты.

— Но при этом он обещал, что вернется и непременно меня освободит, так? — Гнев мой готов был выплеснуться наружу.

— Он мне ничего такого не говорил, — пробормотала она.

— Но ведь ты помогала ему похитить меня? — крикнул я.

— Том, пожалуйста, прекрати, — взмолилась она. — Ты меня пугаешь. И я правда не понимаю, о чем ты. Я в жизни своей никогда никого не похищала и уж точно не приковывала к стене. Честное слово.

— С чего это я должен тебе верить? — бросил я. Страх и недоумение в ее глазах не были наигранными, и я ей поверил. Но если не она помогала похитить и приковать меня к стене, тогда кто?

Или же Алекс Рис, шантажист матери, и несостоявшийся убийца — не одно и то же лицо?..

Джулия мало что могла мне рассказать. Она забирала конверты с почты только тогда, когда Алекс Рис не мог сделать этого; она не знала даже, сколько в них денег. Когда мы наконец спустились вниз, в кухню и она достала конверт из сумочки, то долго не могла поверить своим глазам при виде двух тысяч фунтов.

— Это не игрушки, — сказал я. — Две тысячи фунтов каждую неделю — это тебе далеко не игрушки.

— Но она не может себе этого позволить, — растерянно пробормотала Джулия.

— Не может, — кивнул я. — Но даже если б и могла, не вижу разницы.

— Алекс говорит, это называется перераспределением благ, — сказала она.

— И поэтому ничего страшного в этом нет, так, что ли?

Она промолчала.

— Допустим, я украду ваш новенький «БМВ» с целью перераспределения материальных благ, — продолжил я. — Вам это понравится? Или вы вызовете полицию?

— Но Алекс говорит… — начала она.

— Мне плевать, что там говорит Алекс, — перебил ее я. — Алекс — не кто иной, как грязный вор, и он использовал тебя. Чем скорей поймешь это, тем лучше для тебя. Или же окажешься сперва с ним в суде, а потом и в тюремной камере.

А теперь, подумал я, самое время встретиться с мистером Алексом Рисом, причем рассчитывать тут надо на внезапность.

— Когда и где ты должна передать конверт Рису? — спросил я.

— Он завтра возвращается.

— Откуда?

— Из Гибралтара, — ответила она. — Отправился туда во вторник вместе с Кэрравеем.

Получалось, он никак не мог быть тем человеком, который в четверг вечером отпирал ворота конюшен Грей-стоун.

— Ну а конверт-то ты когда должна отдать?

Ей страшно не хотелось отвечать, но я стоял рядом и громко барабанил пальцами по кухонному столу.

— Просил привезти в Ньюбери в понедельник, — нехотя выдавила Джулия.

— Куда именно в Ньюбери?

— Там есть кофейня на Чип-стрит, — сказала она. — Мы всегда там встречаемся по утрам в пятницу. Ну, эта неделя не в счет, он в отъезде.

«И слава богу, что в отъезде», — подумал я.

— Так, значит, ты встречаешься с ним в кафе в понедельник?

— Да, — кивнула она. — В десять тридцать.

«Слишком уж людное место для моих с Алексом разборок», — подумал я.

— Измени место встречи, — попросил я. — Скажи, пусть подъедет сюда.

— О, нет, он никогда сюда не приезжает. Отказывается.

— Тогда где же встречаются влюбленные голубки? — Я не думал, что чашки или двух кофе в Ньюбери достаточно, чтоб утолить ее похоть.

— У него, — краснея, ответила она.

— И где же это? — нетерпеливо спросил я.

— В Гринхеме.

Гринхем — то была деревня, которую уже почти поглотил все разрастающийся город Ньюбери. Некогда она славилась большими общинными выгонами, на которых в разгар холодной войны американцы разместили свои базы с ракетами. Все в этих краях знали о пустошах в Гринхеме, помнили, как устраивали там свои лагеря активисты, выступающие против ядерного оружия.

— Где именно в Гринхеме? — спросил я.

— Что ты с ним сделаешь?

— Ничего, — ответил я. — В том случае, если будет сотрудничать.

— Сотрудничать? Как?..

— Если отдаст деньги матери, тогда оставлю в покое.

«И еще ее налоговые документы».

— А если не отдаст? — спросила Джулия.

— Тогда постараюсь его убедить, — с улыбкой ответил я.

— Как? — спросила она. — Возьмешь с собой фотки, где я в голом виде?

— Это вряд ли, — ответил я. — Но что-нибудь придумаю.

* * *

«Блицкриг» в переводе с немецкого означает «молниеносная война». Этот термин применялся при описании нападений нацистов на Польшу, Францию и другие страны. В отличие от Первой мировой войны, к которой долго готовились, и во Фландрии, к примеру, рыли окопы длиной в сотни миль, блицкриг предполагал внезапную массированную атаку на несколько уязвимых и важных точек в обороне противника. Атаку, которая поражала противника в самое сердце политической власти прежде, чем тот имел хоть какой-то шанс предпринять ответные меры.

Германская армия неожиданно напала на Польшу 1 сентября 1939 года, и уже через неделю танки и пехота Вермахта находились на подступах к Варшаве, сумели за столь короткий отрезок времени преодолеть почти двести миль. А вся Польша капитулировала через пять недель, и немцы обошлись минимальными потерями — всего десять тысяч убитыми. Сравните с продвижением всего на шесть миль за четыре с половиной месяца британских и французских сил в битве при Сомме при потерях с обеих сторон свыше шестисот тысяч убитыми и ранеными. Вот вам и разница.