Ирина прихлопнула воздух руками и сказала — по-русски:

— Конечно, найду. Какой вопрос.

* * *

11 июля 1999 года. Волга. 19.49.

Совещался весь этот большой вампум почти до самого вечера. Ирина успела искупаться, позагорать, побродить по лесу, подремать в тенечке — кстати, у нее впервые получилось и во сне «держать периметр», так что обычные неприятности, связанные с желанием поспать в лесу на берегу реки, когда едва ли не поминутно приходится просыпаться, чтобы отогнать муху или сбросить муравья, ее нимало не тревожили. Ближе к вечеру появился Ом в сопровождении Ахх-Ишке. Они явно хотели продолжить разговор, но только в иной, более интимной атмосфере.

Последовал положенный обмен поклонами. Сели на берегу. Ом принес из дуба немного вяленой рыбы, мучнистой массы, состоявшей из сушеных и перетертых с травами и ягодами корней камыша и — в кожаной, вроде бурдюка, сумке — один из популярных у йети напитков, которые Ирина разделила для себя на две категории по принципу сладко — не сладко: меды и пиво. И те, и другие претерпевали по ходу приготовления многочисленные метаморфозы, и тех, и других было, наверное, по десятку всяческих разновидностей (со строгими правилами, как, когда и по какому случаю положено пить именно тот, а не иной), но особенно противных Ирина пока не встречала, а попадались очень даже ничего. Про один из них Ом — кажется, позавчера — пытался рассказать Ирине в подробностях. Но помимо простых и понятных дикого пчелиного меда и корней рогоза он перечислил такое количество незнакомых ей трав, и они появлялись в таком количестве разнообразных видов, что Ирина запуталась окончательно буквально через пять минут. И с тех пор — как и с местной едой — предпочитала не задавать вопросов, из чего и как приготовлено то, что она сейчас ест или пьет.

Ахх-Ишке, глотнув из плетеного туеска и передав туесок дальше по кругу, перешел сразу к делу.

— Вы, наверное, уже поняли, что нас в первую очередь интересовали не вы, а ваш напарник. Теперь я могу объяснить вам причину, по которой он нас интересует. Он — медик. Дело в том, что недавно мы столкнулись с очень неприятной и совершенно неожиданной ситуацией. Обычно человеческие болезни — я имею в виду те болезни, которые у вас принято называть заразными, эпидемическими — ни к йети, ни к фэйри не передаются. У нас есть свои болезни, которые, в свою очередь, не передаются вам. И свои методы лечения, совсем не похожие на ваши. Но недавно выяснилось, что одна из разновидностей заболевания, именуемого у вас «гриппом», способна поражать оба наши народа. Причем последствия оказываются куда более тяжелыми, чем для людей. Я знаю, что люди тоже время от времени умирают от гриппа. Но редко. Я знаю также, что когда-то давно, когда эта болезнь только-только появилась, она была действительно страшной болезнью — и для человека тоже. Но потом вы придумали новый тип лекарственных препаратов — антибиотики. И сделали грипп болезнью, может быть, не слишком приятной, но в большинстве случаев практически безопасной. Мы живем несколько иначе, чем вы. У нас в принципе нет того, что вы называете промышленностью. Мы не умеем производить чисто химические вещества чисто химическими способами. Давным-давно, когда вы занимались алхимией, у нашей и у вашей науки еще были какие-то точки соприкосновения. Но из той же алхимии вы взяли именно то, что нам показалось совершенно ненужным и бессмысленным с точки зрения нашей цивилизации. Наши дороги тогда разошлись — как в принципе и во всех других случаях. Но сейчас нам могут понадобиться ваши знания и ваши лекарства. И нужен человек, который смог бы квалифицированно разобраться в том, какое действие ваши лекарства будут оказывать на наши организмы, не будет ли вреда больше, чем пользы, и как нужно пользоваться вашим врачебным опытом применительно к нашим условиям. Поэтому нам потребовался ваш друг.

— Но почему именно он? Он ведь не специалист-фармацевт и не эпидемиолог. Термины понятны?

— Да, понятны.

— Он, конечно, человек весьма обширных познаний, но можно было бы подыскать специалиста в конкретной интересующей вас области…

— Да, можно было бы. Но есть еще ряд условий, с которыми приходится считаться. Вы сами вторглись на нашу территорию. Есть несколько — как бы это выразиться на вашем языке? — ну, скажем так, законов или запретов (эти слова ближе всего подходят по смыслу к нашим понятиям), которые мы никогда не нарушаем применительно к вашим соплеменникам. По крайней мере, стараемся не нарушать. Вы — разведчики, пойманные на чужой земле при попытке собрать информацию, которую мы не хотели бы передавать в чужие руки. В том числе и в ваши. Вы для нас — как у вас это называется — военнопленные.

— Но у нас военнопленных не убивают. А нам, насколько я поняла, может грозить смерть.

— У вас не убивают военнопленных? — Ахх-Ишке пристально посмотрел на Ирину, и та поняла, что по крайней мере выражение издевки во взгляде выглядит очень похоже, независимо от расы.

— Но я не вижу логики. С какой стати мы будем вам помогать, если в награду за это получим смерть?

— Во-первых, никто не говорит непременно о смерти. Есть другие варианты, и совет пока не пришел к какому-либо определенному выводу. Во-вторых, эту болезнь подарила нам именно ваша раса. Мы знаем о вас куда больше, чем вы о нас. Поэтому, если мы решим вдруг силой взять то, что пытаемся сейчас получить из ваших рук, вам это обойдется гораздо дороже, чем нам. Вы — на виду. Мы — в тени. Мы всегда знали о вас и наблюдали за вами. Вы всегда подозревали, что мы где-то рядом, но никогда не могли поймать нас за руку. Мы древнее вас, мы дольше живем на этой земле и лучше знаем ее законы. С нами не стоит ссориться. И — если думать не только о своих интересах, но и об интересах своей расы — можно пожертвовать парой жизней для того, чтобы избежать множества ненужных жертв и с нашей, и с вашей стороны. К тому же есть еще соображения, которые у вас называются множеством слов с этим латинским корнем — гуманус. Гуманистические, гуманитарные. Умирают наши дети. От болезни, от которой в вашем мире умирать не принято. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Вполне. Но пусть тогда игра будет честной.

Ирина знала, что по-английски обаяние словосочетания fair play фактически неотразимо.

— Что вы имеете в виду?

— Нас двое. Один вам нужен как медик, чтобы избавить вас от эпидемии, которая, насколько я понимаю, способна если не уничтожить вашу расу, то по крайней мере принести ей такой вред, от которого она еще очень не скоро оправится. Ставка высокая, не правда ли? Другой — то есть я — ключ к первому, гарантия того, что он, во-первых, поймет, чего вы от него хотите, а, во-вторых, станет делать именно то, что вам нужно. Вы знаете, чего хотите от нас обоих. Но в таком случае мы тоже имеем право на то, чтобы принять участие в выработке условий совместной игры, и на то, чтобы наши интересы при этом учитывались.

— Согласен, — прихлопнул воздух ладонями АххИшке, — вы говорите открыто, и в том, что вы говорите, есть свет.

Странная все-таки у них грамматика, даже по-английски, подумала Ирина. Впрочем, понять, откуда эта грамматика идет, не составляло никакого труда. Ахх-Ишке параллельно переводил разговор на астом для Ома, и уж там и открытость, и свет были представлены так, что нагляднее некуда.