— Можно начинать формулировать наши условия? — спросила Ирина.

— Да, мы готовы вас слушать.

— Первое условие — полная свобода и для меня, и для Виталия. Я имею в виду хотя бы здесь, на острове. Я до сих пор не видела его. Ом уверяет, что он жив и здоров, и йети, насколько я понимаю, лгать не умеют — в отличие от нас и (Ирина рискнула, понимая, что очень рискует) от вас. (Ахх-Ишке быстро поднял на нее глаза и коснулся пальцами воздуха, сверху вниз. Ому он этого пассажа переводить почему-то не стал.) Так что не верить ему у меня оснований нет. Но Виталий — самостоятельный человек, и не мое дело принимать за него решения. Все решения мы будем принимать только вместе с ним. И на свободе.

— Что ж, первое ваше условие вполне законно и вполне выполнимо. Мы, естественно, не собирались постоянно держать вашего друга в том состоянии, в котором он пребывает сейчас. Нет-нет, не беспокойтесь, это всего лишь сон. Крепкий здоровый сон, который никак не повредит его здоровью. К тому же это ваше условие, считайте, уже выполнено. Вашего друга разбудили. И сделали это так, чтобы в нем не было ни страха, ни ненависти к нам. Но поймите нас правильно. Вы, как заверили нас наши друзья йети, открытая книга (есть, кажется, такое выражение?). Вы доступны для общения. Мы тогда еще не знали, что вы — такой талантливый лингвист — это так называется, да? Это, конечно, делает нашу задачу много проще. Хотя, с другой стороны, вы слишком хорошо и слишком быстро учитесь. Вы уже столько всего про нас знаете, чего человеку бы знать вовсе не следовало… Но вам действительно интересно то, что вы здесь видите. И вы не способны намеренно причинить нам зло. А вот ваш друг — он книга закрытая. И мы не хотели ничего ему предлагать, ни о чем его просить и ничего объяснять, пока не договоримся с вами.

— Примерно так я и предполагала. Что ж, значит, у нас с вами масса точек соприкосновения. Мне нравится иметь с вами дело, Ахх-Ишке. Хотя, сдается мне, не с каждым из ваших соплеменников мне разговаривать было бы так же легко и приятно, как с вами.

Ахх-Ишке снова слегка коснулся воздуха руками.

— Вот видите? Вы явно знаете слишком много.

— И хочу знать еще больше. Это — мое второе условие. Я хочу знать, кто вы такие. И вы, и, — она повернулась к Ому, — вы тоже. Откуда вы взялись. Как вы умудряетесь жить на одной с нами планете, не толкаясь с нами локтями, и никак — ну то есть совершенно никак себя не проявляя. Как…

— То есть вы хотите знать все?

— Всего вы все равно не скажете. Я хочу знать столько, сколько смогу понять. И научиться всему, чему смогу научиться. Вне зависимости оттого, что со мной будет через месяц.

— Мне нравится, как вы говорите, — сказал Ахх-Ишке, и его удлиненные к вискам серые глаза превратились в две узкие хитрые щелочки. — И сами вы мне с каждым разом нравитесь все больше и больше.

Белый призрак Ома двинулся было вперед. Но Ом остановил его, протянул руку и сам погладил Ирину по голове.

Время неизвестно. Место неизвестно.

Виталий проснулся как будто от толчка. Но глаз открывать не стал. Ни к чему это. Сквозь закрытые веки он чувствовал присутствие света. И еще кого-то или чего-то, что находилось здесь же, неподалеку, и вело себя очень тихо, и, вероятнее всего, наблюдало сейчас за ним. Так что выдавать себя никакого смысла нет. Тем более, пока не совсем проснулся. Вот проснусь окончательно, тогда…

Виталий по привычке «прозвонил» мышцы. Вроде бы все в порядке. То есть по-прежнему. Никто за время долгого и глубокого сна ничего у нас не отъел. На том спасибо. И даже есть не хочется. Хотя такое ощущение, что проспал двое суток. Ладно. Тело в порядке, голова в порядке, надо начинать рекогносцировку в интерьере. А в том, что это именно интерьер, Виталий не сомневался. И, похоже, тот же самый. По крайней мере, тишина звучит очень похоже.

Виталий осторожно, на долю миллиметра приоткрыл глаза. Потом еще на долю миллиметра. И еще. Пока не образовалась, наконец, узенькая, практически незаметная при не слишком ярком освещении постороннему глазу щель, в которую, однако, кое-что можно было рассмотреть. Особенно если очень постараться. Невысокий глинобитный потолок, подсвеченный откуда-то сбоку ровным тусклым светом какого-то странного, призрачного оттенка. Углы теряются в тенях. Так, включаем голову. В прошлый раз помещение было, вероятнее всего, то же самое. Или очень похожее.

Виталию послышалось, что где-то совсем рядом плеснула вода. И тут же у него перед глазами встал берег незнакомого черного ночного озера с лунным пролеском по воде. Волна подбежала к самым его ногам — он стоял у кромки воды, — и ему показалось, что неподалеку от берега движутся крупные быстрые тела, не то рыбы, не то какие-то незнакомые подводные твари. Самое забавное, что при этом он совершенно отчетливо продолжал видеть тускло освещенный глинобитный потолок.

Не то не совсем проснулся, не то меня эти чертовы обезьяны чем-то обкололи-обкурили-опоили. И одна из них сидит сейчас в углу за моей головой, и справа (Виталий мобилизовал все возможные резервы слуха и, как ему показалось, уловил исходящее с той стороны еле слышное дыхание). А свет? И свет оттуда же. Принесла обезьяна фонарик, положила его на пол, подперла камушком и направила в потолок. В мою сторону. А сама сидит за ним в темноте и наблюдает за мной. И ждет, когда я проснусь. Чтобы снова меня обкурить-обколоть-опоить. В прошлый раз, когда выныривал, появились какие-то глюки. И сейчас начинается то же самое. Надо с этом кончать. Я за контакты с братьями нашими меньшими, но только на равных. Это — как минимум. А посему надо отсюда выбираться, а потом вдвоем с Иринкой, с приборами ночного виденья и с обездвиживающими зарядами возвращаться обратно. И еще надо поймать, наконец, ту чертову обезьяну, которую мне сейчас нужно для начала просто вырубить. И сделать это как можно быстрее и тише, чтобы не сбежались остальные чертовы обезьяны.

Виталий еще раз проверил боеготовность мышц, смерил расстояние до потолка — и прыгнул, легко, в два приема, оттолкнувшись от пола одновременно правой рукой и ногой, а потом, уже в полете, изменил направление прыжка, скорректировав его левой рукой о невысокий потолок, и откатился вперед и влево. Так, чтобы уйти от потенциального удара в том случае, если обезьяна сидит не с пустыми руками и как раз вознамерилась чем-нибудь в него кинуть.

На лету он окинул взглядом фактически все помещение. Слух его не подвел. Никакого фонарика, конечно, не было. Было что-то вроде плетеной корзинки с высокой задней стенкой, набитой до краев светящимися гнилушками. По крайней мере, Виталию показалось, что это именно гнилушки, хотя светят они невероятно ярко. И в углу, за гнилушками, действительно кто-то был. И этот кто-то метнулся было в противоположную от Виталия сторону, но ведь Виталий — умница, он именно на это и рассчитывал. И, едва успев приземлиться, уже вложил все силы в следующий прыжок — направленный, мощный, рассчитанный на то, чтобы сбить с ног кого угодно, хоть человека, хоть обезьяну, хоть носорога.

Прыжок своей цели достиг. Левая, пущенная для разведки вперед рука Виталия зацепила что-то живое и мягкое, а потом он всей массой своего шестипудового тела, пущенного с силой вылетающей из аппарата торпеды, действительно сшиб это живое и мягкое существо с ног, ударился вместе с ним о стену и придавил его к полу. Легкость, с которой противник был сбит, Виталия удивила сразу, при первом же соприкосновении. Невидимый противник отлетел легко, просто пушинкой, что совсем не вязалось с тем образом йети, который выстроил для себя Виталий. Да и когда они оба оказались на полу, живой массы под собственным телом он ощутил всего ничего. Тринадцатилетний подросток — это похоже, но уж никак не стапятидесятикилограммовая горилла.