Холмс, казалось, слушал не слишком внимательно. Гораздо сильнее его занимал интерьер приемной, которую он оглядывал с таким видом, будто не понимал, как можно жить в этом невообразимом буйстве краски и позолоты, среди всех этих шелков и атласов. В ответ на слова Фишера мой друг лишь слегка приподымал бровь, словно удивляясь, что простой флотский адмирал берет на себя смелость возражать ему, мудрецу с Бейкер-стрит.

— Очень хорошо, — буркнул он наконец. — Расскажите, в чем состоит ваше предложение.

Джеки Фишер облегченно вздохнул и принялся объяснять свой план:

— Вы, конечно же, помните чертежи подводной лодки Брюса-Партингтона, украденные из сейфа вулиджского арсенала. С того дела началось наше с вами знакомство. Вы оказали мне неоценимую услугу, и доктор Ватсон впоследствии поведал об этом своим читателям.

— Отнюдь не по моей просьбе, — отрезал Холмс, но Фишер оставил его реплику без внимания.

— Кроме того, — продолжил он, — вы, насколько я помню, увлекались изучением хоровой музыки Средних веков и даже написали трактат о песнопениях Орландо ди Лассо, не так ли? Это чрезвычайно меня удивило.

— У вас превосходная память, — сухо сказал Холмс, снова, однако, нимало не смутив собеседника.

— Мой план таков. Наши берлинские противники многое отдали бы за сведения о ваших занятиях в ходе войны. Я предлагаю удовлетворить чем-нибудь их любопытство. Что же до вашего нежелания участвовать в военных событиях, то это решение разумно и гуманно. Я вовсе не заставляю вас поступаться своими принципами. Более того, прошу вас написать в «Таймс», или «Морнинг пост», или в обе эти газеты и выразить сожаление в связи с осложнившимися британско-германскими отношениями и надежду на благополучное разрешение…

— Я не просто сожалею об осложнившихся отношениях. Я против этой войны и всех других кровопролитий, — парировал Холмс.

Капитан Холл досадливо поморщился, но Фишер невозмутимо продолжал:

— Я даже заинтересован в том, чтобы ваше обращение в прессе прозвучало как можно более искренне. Заявив о своей ненависти к войне, вы могли бы добавить, будто отныне собираетесь посвятить себя изучению наследия Орландо ди Лассо. Немцы, разумеется, могут усомниться в правдивости ваших слов, но едва ли сумеют их опровергнуть. Вы выберете для работы подходящую библиотеку. Она не должна быть публичной, иначе за вами будут непрестанно следить, чего нельзя допускать. Пусть враг лишь видит, как вы входите и выходите — тогда, когда это нам удобно.

— И что же будет скрываться за загадкой Ахилла, удалившегося от ратных дел в свой шатер? — спросил Холмс.

— Я предлагаю, — сказал сэр Джон Фишер, и в его глазах наконец-то загорелась знакомая мне искра, — вернее, его величество предлагает вам заняться расшифровкой и поиском источников вражеских сигналов. Отныне мы разделяем британскую разведывательную службу на агентурную и радиотехническую ветви. Вы возглавите радиоразведку, центром которой станет кабинет номер сорок. Видите, какие плоды приносит ваша слава!

Холмс постепенно таял под действием чар Джеки Фишера. Пока мы в приемной обсуждали новую работу, предложенную великому детективу самим монархом, в нескольких футах от запертой двери бушевал вихрь шелков и бриллиантов.

Предполагалось, что о самом существовании кабинета под номером 40 должны знать лишь немногие избранные, и, вопреки ироническим ремаркам Холмса, это действительно было так. Комната в Старом Адмиралтействе, выходящая окнами на плац-парад конной гвардии, Сент-Джеймсский парк и ренессансную громаду Министерства иностранных дел, действительно оставалась тайным центром, в стенах которого лучшие умы военной разведки трудились над закодированными сигналами, курсировавшими в ночном эфире между Берлином и Анкарой, Вальпараисо и Токио.

Кроме того, Фишер сообщил нам, что немцы передают как военные и дипломатические шифрограммы, так и обыкновенные сообщения при помощи глубоководного кабеля. Он идет от бременского порта по дну Северного моря к Ла-Маншу и через Бискайский залив к порту Виго на севере Испании. Провода тянутся также через Атлантику: к Нью-Йорку и Буэнос-Айресу через остров Тенерифе, принадлежащий Канарскому архипелагу.

Этим подводным линиям передач суждено было прекратить существование в первые же часы после объявления войны. Корабль «Телкония», собственность крупной кабельной компании, уже стоял в Дувре с военными моряками на борту. Ночью перед истечением срока британского ультиматума Берлину судно должно было выйти в рейс с запечатанным пакетом, содержащим секретные предписания, и направиться к нейтральному нидерландскому берегу, чтобы затем нанести удар по немецкой глубоководной системе связи в самом уязвимом месте — на мелководье. Экипажу «Телконии» приказали бросить якорь на водной границе Голландии с Германией и под покровом темноты и тумана ждать из адмиралтейства полуночного сигнала всем судам Королевского флота об объявлении войны.

Согласно плану, после этого «Телкония» зацепит крюками и вытащит на поверхность пять трансатлантических кабелей, покрытых железной оболочкой, военные связисты перережут их и концы будут брошены в море. Пусть нейтральная Голландия продолжает беспрепятственно вести переговоры с миром. Вражеской же Германии теперь придется довольствоваться открытым радиовещанием, передавая сигналы из крупного узла в Науэне, близ Берлина, либо через соседние дружественные страны, такие как Швеция. Сообщения в эфире будут перехватываться новыми станциями оборонного ведомства, которые цепью протянулись вдоль всего британского побережья.

Посвятив нас в эти подробности, Фишер заговорил о строжайших мерах безопасности и секретности:

— Общество не должно знать о вашем, мистер Холмс, сотрудничестве с адмиралтейством. Противнику наверняка известно, что в прошлом вы уже расшифровывали его засекреченные депеши. Нужно заставить немцев поверить, будто вы навсегда оставили это занятие.

— Прежде всего, — вступил в разговор капитан Холл со скромностью, приличествующей новичку на политических дебатах, — мы предприняли попытку убедить неприятеля в существовании широкой и действенной британской шпионской сети на континенте. Два офицера Королевского флота, лейтенант Брендон и лейтенант Тренч, были приговорены в Германии к тюремному заключению. Судя по всему, Тирпиц отвергает версию того, что его шифрограммы раскодированы: он охотнее верит, будто ключи оказались в наших руках вследствие неосторожности или даже измены с немецкой стороны. Разумеется, у нас есть агенты в Европе, но их гораздо меньше, нежели полагают на Вильгельмштрассе. Некоторые из самых ловких и надежных сотрудников британской разведки играют по нашей просьбе роль перебежчиков. Насколько известно, немцы высоко ценят сведения, полученные от предателей.

Холмс задумчиво молчал, глядя в сторону. Через несколько мгновений сэр Джон Фишер прервал его размышления нетерпеливой тирадой:

— Вы, мистер Холмс, протестуете против войны. Однако вы не можете осуждать ее горячее, чем я… или наш король. Она подвергнет лучших молодых людей смертельной опасности на суше и на море. Чем быстрее конфликт будет исчерпан, тем лучше. С вашей помощью триумф может достаться нам без крови. Войн без сражений, разумеется, не бывает. Но если постараться, то можно избежать многих битв, которые грозят обойтись нам в десятки тысяч жизней. Разве такая победа, к которой стремлюсь я, не лучше человеческих жертвоприношений?