— Поистине, сударыня, весьма печальная мысль! Рождением предназначенный для столь обеспеченной жизни! Право, не представляю себе участи более злополучной! Проценты с двух тысяч фунтов — кто способен прожить на них? И терзания при мысли, что он, если бы не его собственное безумие, через какие-то три месяца получал бы годовой доход в две тысячи пятьсот фунтов. (Мисс Мортон ведь имеет тридцать тысяч фунтов.) Более тяжкого положения я вообразить не могу. Мы все должны ему сочувствовать, тем более что не в нашей власти хоть чем-нибудь облегчить его участь.

— Бедняжка! — вскричала миссис Дженнингс. — У меня он всегда найдет стол и кров, как я и скажу ему, едва только увижу. Нельзя же допустить, чтобы он сейчас жил на свой счет в каком-нибудь захудалом пансионе или дешевой гостинице!

Элинор мысленно поблагодарила ее за доброту к Эдварду, хотя и не могла не улыбнуться тому, как доброта эта была выражена.

— Если бы он только соизволил позаботиться о себе в той мере, в какой его близкие желали позаботиться о нем, — сказал мистер Джон Дэшвуд, — то уже занял бы приличествующее ему положение и ни в чем не нуждался. Но теперь никто не в силах оказать ему помощь. И ему готовится еще один удар, пожалуй, самый тяжкий. Его матушка в весьма естественном гневе решила немедля передать в собственность Роберту имение, предназначавшееся Эдварду, если бы он вел себя достойно. Когда я расстался с ней нынче утром, она советовалась об этом со своим поверенным.

— Что же! — сказала миссис Дженнингс. — Такова ее месть. Каждый сводит счеты по-своему. Но вот я бы не стала обогащать одного сына, потому что другой мне перечил!

Марианна встала и прошлась по комнате.

— Что может язвить молодого человека больнее, — продолжал Джон, — чем зреть младшего брата владельцем имения, которое должно было принадлежать ему самому? Несчастный Эдвард! Я всей душой ему сострадаю.

После нескольких минут таких же сетований он встал, неоднократно заверил сестер, что недуг Фанни, по его искреннему убеждению, большой опасностью не угрожает, а потому им не следует излишне тревожиться, и наконец удалился, оставив своих собеседниц при едином мнении — во всяком случае, во всем, что касалось поведения миссис Феррарс, его с Фанни и Эдварда.

Едва дверь за ним закрылась, как Марианна дала волю своему негодованию, и столь бурно, что Элинор тоже не сдержалась, а миссис Дженнингс и не намеревалась сдерживаться, и все трое с превеликим жаром принялись обсуждать и осуждать.

Миссис Дженнингс горячо хвалила поведение Эдварда, хотя и пребывала в неведении всей меры его благородства, известной лишь Элинор и Марианне. Только они знали, как скуден был источник, питавший его непокорность, и какое малое ждало его утешение — если не считать сознания исполненного долга — за утрату близких и богатства. Элинор гордилась его твердостью, а Марианна простила ему все его прегрешения, сочувствуя ему в его несчастье. Однако, хотя Элинор уже не должна была таиться от сестры и между ними восстановилось прежнее доверие, ни той, ни другой, когда они оставались наедине, не хотелось касаться этой темы. Элинор избегала ее, потому что слишком пылкие, слишком настойчивые убеждения Марианны еще больше укрепляли в ней веру в любовь Эдварда, как ни старалась она гнать от себя такие мысли. У Марианны же не хватало духа вести разговоры, после которых она испытывала возрастающее недовольство собой, невольно сравнивая поведение Элинор со своим.

Сравнение это неизменно ее удручало, но не побуждало, как надеялась Элинор, хотя бы теперь побороть свое горе. Она непрестанно упрекала себя, горько сожалела, что не пыталась сдерживаться ранее, но все ограничивалось лишь муками раскаяния, без попыток как-то поправить былое. Дух ее очень ослабел, она не верила, что у нее достанет на это сил, а потому только еще более предавалась унынию.

Следующие два дня не принесли никаких новостей о том, что происходило на Харли-стрит или в Бартлетовских Домах. Хотя им уже было известно очень много и у миссис Дженнингс нашлось бы, что порассказать своим приятельницам, почтенная дама, однако, положила себе сначала побывать у своих родственниц, утешить их и узнать побольше, и лишь необычное число визитеров помешало ей навестить их в пределах этого срока.

Третий день пришелся на воскресенье, и такое ясное, такое солнечное, что многие выбрали его для прогулок по Кенсингтонским садам, хотя завершилась лишь вторая неделя марта. Отправились туда и Элинор с миссис Дженнингс. Марианна, которая, зная, что Уиллоби вернулись в Лондон, постоянно опасалась случайной встречи с ними, предпочла не ездить в столь публичное место и осталась дома.

В садах к ним вскоре присоединилась задушевная подруга миссис Дженнингс и всецело завладела ее вниманием, чему Элинор была рада, так как могла спокойно предаться размышлениям. Ни Уиллоби, ни его жену, ни Эдварда она нигде не заметила и некоторое время вообще не видела знакомых лиц, как вдруг, к немалому ее удивлению, с ней поздоровалась мисс Стил, которая с некоторым смущением изъявила большое удовольствие, что повстречала их, а когда миссис Дженнингс обошлась с ней весьма ласково, покинула на время своих спутников и присоединилась к ним. Миссис Дженнингс поспешно шепнула Элинор:

— Душечка, узнайте, как у них там. Только спросите, а уж она сама вам все доложит. Я ведь не могу бросить миссис Кларк.

К счастью для любопытства миссис Дженнингс, да и самой Элинор, мисс Стил готова была доложить обо всем без каких-либо вопросов, иначе им бы не пришлось ничего узнать.

— Уж до чего я рада, что повстречалась с вами, — начала мисс Стил, фамильярно беря ее под руку. — Ведь вас-то мне хотелось видеть больше всех на свете. — Она понизила голос: — Миссис Дженнингс небось все слышала? Очень она сердита?

— На вас, как мне кажется, — нисколько.

— Это хорошо. А леди Мидлтон, она-то сердится?

— Мне это представляется маловероятным.

— Ну, я убийственно рада. Господи помилуй! Чего я только не натерпелась! В жизни не видывала Люси в такой злости. Она даже поклялась, что не станет отделывать мне новую шляпку и до могилы ничего делать для меня не будет. Теперь-то она поостыла, и у нас с ней опять все ладно. Вот поглядите, бант на шляпку она пришила, и перо вставила тоже она. Вчера вечером. Теперь вы, натурально, будете надо мной смеяться. Но почему бы мне и не носить розовых лент, а? Пусть это любимый цвет доктора, мое-то какое дело? Да, я бы и знать не знала, что оно так, коли бы он сам не упомянул, что из всех цветов ему подавай розовый. От моих кузин мне просто житья нет! Признаюсь, когда они принимаются за свои шутки, я порой не знаю, куда глаза девать!

Обнаружив, что она сбилась на тему, которую Элинор предпочитает обходить полным молчанием, мисс Стил почла за благо вернуться к прежнему предмету их беседы.

— Знаете, мисс Дэшвуд, — произнесла она с торжеством, — пусть люди болтают про мистера Феррарса что хотят, и будто он откажется от Люси, так ничего подобного, уж можете мне поверить! Одна подлость распускать такие пакостные слухи. Люси про себя может думать что ей заблагорассудится, тут спора нет, но другие-то с какой стати выдают это за решенное дело!