новый будешь. Ладно, отдыхай! Збыху скажу, он будет заходить к тебе. В шахматы поиграете.

— С ним неинтересно играть, — ответил Деметрий. — Он же выигрывает всегда.

— Зато ему интересно, — парировал князь. — Ходил бы он к тебе, если бы ты всегда выигрывал?

— Да, за два месяца я тут от скуки с ума сойду, — задумчиво сказал Деметрий.

— А ты вот мне скажи, — резко повернулся к нему Самослав, который уже собрался уходить. — Вы же авар в бою били?

— Били, конечно, и не раз, — с недоумением посмотрел на него тагматарх. — Если людей хватает, то в этом никакой хитрости нет.

— А как?

— Легкие всадники связывают их боем, а потом удар наносят тяжелые катафрактарии. У нас они даже получше, чем у авар будут. Хотя, честно сказать, их тяжелая конница очень хороша. Обычно это знатные воины из богатой семьи. Они, кроме упражнений с оружием, больше и не занимаются ничем, за них рабы трудятся. Очень опасные ребята.

— А если нашу пехоту против тяжелой конницы в чистом поле выставить, есть шансы? — заинтересованно спросил Само.

— Никаких, — покрутил головой Деметрий. — Растопчут.

— А если сделать длинные, очень длинные копья с толстым древком. Длиной шагов в восемь-десять и выставить целый лес перед всадниками? — уточнил князь.

— Тогда да, наверное… — на лице военного была написана глубокая задумчивость. — Но так же еще никто не делал… Первая война, да? Да кто вы такой, все-таки?

— Первая, — кивнул Самослав. — И я тебе уже отвечал, кто я такой. Так что думаешь?

— Думаю, все равно не получится ничего, — откинулся на подушку, набитую пером, Деметрий. — Допустим, вы воюете с армией императора. Катафрактарии на такие копья просто не пойдут, дураков нет. Они развернутся и уйдут в сторону, а потом это войско обработают камнями и стрелами псилы из пехотных тагм. Как только проредят строй, то в атаку пойдут скутарии, которые порубят мечами эти копья, а тяжелая конница ударит во фланг или в тыл. Вне строя эти копья бесполезны, и твою пехоту покрошат на куски.

— А с аварами как будет? — спросил нахмурившийся Самослав.

— А вот авары сначала лучников выпускают и таких же склавинов с дротиками. Через час боя у нас эти копья держать будет некому. А потом тяжелая конница остатки наших людей конскими копытами в землю вобьет. Хотя насчет копий мысль интересная… Только если пехота вся в панцирях будет, и в железных шлемах. Да ну, глупость какая-то, откуда мы столько денег возьмем…

— Вот и думай, как нам без своей конницы авар побеждать. У тебя два месяца, — поставил задачу князь. Вот тебе и битва при Куртре, товарищ подполковник, усмехнулся он про себя. Очень умным себя почувствовал, да?

— Да, — задумчиво сказал Деметрий. — А я еще боялся, что скучать придется. Чувствую я, не до шахмат мне будет.

— Любава! — обратился князь к девчушке, которая испуганно вскинула на него глаза. Бедняжка и не догадывалась, что владыка ее имя знает. — Ты все помнишь, что делать должна? — та изо всех сил закивала головой. А Само продолжил. — Ни на шаг влево, ни на шаг вправо не отступать от моих слов. Встать ему можно будет только через два месяца, и не раньше. Хоть силой его держи. По нужде — в горшок или под себя. Потом хозяина вымоешь теплой водой. Следи за ногой. Если повязки ослабнут хоть немного, тут же зови ведунью. За одеждой и обувью к княгине подойдешь, она даст. Если все сделаешь, как сказал, и твой хозяин ходить будет, награжу тебя. Если захочешь замуж, найду тебе хорошего парня и приданое дам. Все поняла?

Девчонка снова закивала головой. Само за все время голоса ее и не слышал. Только видел застывшую боль в глазах. Боль, так знакомую мальчишке, оставшемуся сиротой в шесть лет. Боль, которой несчастной девчонке и поделиться было не с кем. Одна она на всем белом свете, и чужая для всех.

А Самослав уже вышел из дома бывшего тагматарха. У него было много дел, а за Деметрием и сиделка присмотрит. Она сирота, ей любая служба в радость, лишь бы поесть дали. Он пошел к себе в терем, где чмокнул в щеку жену, которая кормила новорожденного сына. Князь пока еще думал над именем, но склонялся к тому, чтобы назвать малыша Святославом. В честь знаменитого князя и в честь сына, который остался там, в прошлой жизни. Людмила, лежащая на боку, прижимала ребенка к себе, а тот, лениво теребя губами налитую молоком грудь, дремал. Мальчишка был довольно спокойным, только боли в животе, что обычны у детишек в этом возрасте, заставляли его частенько реветь и крутиться из стороны в сторону. А укропной воды тут не было. По причине отсутствия этого самого укропа.

— Я на юг поеду, в Соляной городок, — сказал жене Само, присев рядом на ложе. — Через месяц вернусь, может меньше. Нужно до холодов обернуться.

— Конечно, муж мой, — сказала Людмила, блеснув нечаянной слезой. — Мы будем тебя ждать. Я помню всю твою науку, и туго пеленать не стану.

Надо сказать, выживаемость младенцев тут была невысока. Видимо, потому, что условия для жизни были дрянь, одеть малыша было не во что, а подцепить простуду в доме, где под крышей проделана сквозная дыра на улицу, было легче легкого. Правда, те дети, что все-таки умудрялись не умереть, за жизнь были приучены цепляться зубами с самого рождения. Самослав, пользуясь тем, что был верховным жрецом племени, продвигал в массы основы гигиены. Воля богов понемногу меняла сознание, и младенцев даже стали подмывать теплой водой, хотя раньше не подмывали никакой, обходясь пучком соломы. А еще он, совершенно растерявшийся от отсутствия памперсов и пеленок, вспомнил старый кавказский обычай, когда новорожденного заворачивали в овечью шкуру. Она и впитывала все выделения, и согревала, и даже иммунитет стимулировала. Просто меняй раз в день, и все. Так, по крайней мере, ему рассказывала жена там, в прошлой жизни… Что-то часто он про ту жизнь вспоминать начал. Пора в дорогу, дел еще много.

* * *

В Соляной городок пошли на веслах. Большая лодка, выдолбленная из огромного, в пять обхватов толщиной дуба, вмещала десяток человек и припасы. Обратно они пойдут на ней же, прихватив с собой груз соли. Надо сказать, Горазд оказался вполне неглуп, и поставил дело на поток. А, поскольку сам он рубить соль ленился, то все, кто случайно оказывался в окрестностях городка, работали теперь в пещере, позабыв, что такое солнечный свет. Сам владыка запретил селиться в тех местах. Не ближе, чем на день