— Ты собираешься составить мне конкуренцию?

— Это была бы пикантная ситуация.

— А ты, моя дорогая Сэйра, обожаешь пикантные ситуации. Но мне кажется, что было бы гораздо выгоднее объединить их под одним началом.

— Мне эта идея не нравится.

Он с сокрушенным видом улыбнулся.

— Твой отец обсуждал это со мной, Сэйра. Если хочешь знать, плантация Ашингтонов уже давно не приносит тех прибылей, которые должна приносить.

— Ты хочешь сказать, которые приносит плантация Шоу?

— Именно это я и хочу сказать. И у меня есть идеи относительно плантации Ашингтонов.

— Возможно, я их рассмотрю.

Он поднял меня на руки, закружил по комнате, а потом прижал к себе.

— Поставь меня на пол, — потребовала я. — Возможно, ты скоро поймешь, что твой хитроумный замысел по овладению плантацией Ашингтонов не так уж удачен.

— Любимая моя женушка, — насмешливо произнес он. — Ты мне угрожаешь? И что же ты собираешься предпринять? Составить мне конкуренцию? Выкупить плантацию Шоу? Я бы ничуть этому не удивился. Но вот что я тебе скажу. За три недели невозможно научиться выращивать чай даже по самым лучшим книжкам. Если ты на это рассчитываешь, ты заблуждаешься и обрекаешь себя на неудачу. Прибыльное выращивание чая — это процесс, который познаешь путем проб и ошибок. И на этом пути больше проблем, чем снится твоей мудрости, моя любовь. Послушай! Почему ты не можешь быть просто хорошей женой? Позволь своему мужу позаботиться обо всем остальном. Можешь не сомневаться, он будет холить и лелеять тебя до конца своих дней.

— Я не сомневаюсь, что он будет холить и лелеять мою плантацию, — ответила я.

— А она действительно нуждается и в любви, и в заботе.

Чем больше он надо мной насмехался, тем крепче становилась моя решимость. Я не стану сдаваться ни под каким предлогом. Впрочем, если быть совсем честной, я полюбила наши словесные баталии и с нетерпением ожидала вечера. К моему удовлетворению, его они тоже радовали и волновали.

В течение дня мы почти не виделись. Плантация занимала много акров, и Клинтон часто уезжал на рассвете и возвращался на закате. Я почти все время проводила на плантации Ашингтонов. Клитии нравилось со мной общаться, а Сет радовался интересу, проявляемому мной к семейному бизнесу. Если он и обижался на меня за то, что я унаследовала плантацию, которую он рассчитывал получить в собственное владение, то ничем себя не выдавал. Скорее всего, он знал о моем противостоянии Клинтону и втайне торжествовал.

Я вместе с ним объезжала плантацию. Иногда к нам присоединялась и Клития. Она была прекрасна и в европейских платьях, но больше всего ей шли полупрозрачные сари, искрящиеся золотыми и серебряными нитями и украшенные изящными вышивками. У нее были сари всех цветов, преимущественно пастельных тонов, которые очень шли к ее смуглой коже и черным волосам. Иногда мне хотелось просто молча смотреть на нее и восхищаться ее утонченной красотой.

От Сета я очень много узнавала о плантации и о том, какие работы выполняются в разные времена года. Мы вместе обходили плантацию и наблюдали за работающими на ней женщинами. Они бросали на меня любопытные взгляды, и я понимала, что интересую их не только как дочь своего отца, но и как жена Клинтона Шоу.

Мне казалось, их беспокоит будущее. Видимо, они были уверены, что рано или поздно их плантация перейдет к Клинтону. В поведении работников, которых я привыкла считать своими, и тех, кто был занят на плантации Клинтона, чувствовалась определенная разница. Его люди были намного усерднее. Клинтон вселял в них ужас, а люди моего отца никогда не боялись ни своего работодателя, ни Сета, хотя их уважение к нему не вызывало сомнений.

Клинтон был справедлив, но всем была известна присущая ему беспощадность. Я уже знала, что если мужчина или женщина нарушали установленный им кодекс поведения, их немедленно увольняли, и было бесполезно взывать о пощаде. Он объяснил мне, что закон необходимо неукоснительно соблюдать, поскольку любые исключения делают его бесполезным.

Однако факт оставался фактом — его плантация процветала, а плантация Ашингтонов едва сводила концы с концами. Доход, который она приносила, был слишком мал и не позволял вкладывать средства в плантацию, совершенствуя процесс выращивания чая.

Мне было интересно с Сетом, потому что, как и любой человек, сведущий в определенной области, он любил делиться своими знаниями с теми, кто ими не обладал. Он рассказывал мне о бедах, подстерегающих чайного плантатора, и о первых признаках приближающихся неприятностей. Одновременно он делился со мной горестными воспоминаниями о том, как на растения напала какая-то хворь, превращавшая кусты в мокрую бесформенную массу. Самым ужасным было то, что проявлялась эта болезнь тогда, когда растение уже невозможно было спасти.

Я обожала делиться с Клинтоном своими познаниями о щитовке, чайной тле и чайной моли. Он внимательно слушал меня, и на его губах играла надменная улыбка. Все неизменно заканчивалось тем, что он выстреливал в меня каким-нибудь вопросом, отвечая на который, я обнаруживала свое невежество. После этого он целовал меня, говорил, что боготворит меня и что подающая надежды чайная плантаторша волнует его не меньше, чем девушка, с которой он провел незабываемую ночь в Попугаячьей хижине.

Так и протекала моя жизнь в эти первые дни на Цейлоне. Я больше времени проводила в доме Сета и Клитии, чем в доме Клинтона. Я приезжала к ним каждое утро и очень много общалась как с Сетом, так и с Клитией, поскольку сестра не позволяла мне проводить целый день на плантации.

— Ты не знаешь нашего климата, — предостерегала она. — В середине дня тебе противопоказано находиться на улице, а выходить без шляпы ты вообще не должна никогда.

Я понимала, что она права, и с нетерпением ожидала наступления каждого нового дня, когда выезжала на плантацию с Сетом, а затем возвращалась домой, к сестре.

И еще был Ральф, который, похоже, очень ко мне привязался. Он обожал рассказывать фантастические истории о приключениях, в которых фигурировали змеи и слоны. У него был воображаемый друг, слон по имени Джамбо, потому что он слышал историю слона, который уехал в Англию жить в зоопарке. Этот слон был так велик, что его назвали Джамбо. Когда он взахлеб рассказывал нам свои истории, его темные глаза сияли. Мы с Клитией гуляли с ним в саду и по лесу. Именно в лесу разворачивалось действие большинства его историй. Он показал мне пальму, на стволе которой была вырезана буква «Р».

— Это мое дерево, — провозгласил он. — Когда никто не видит, оно оживает и разговаривает со мной. «Р» значит Ральф. Это вырезал Ашраф, чтобы дерево не забывало о том, что оно мое.

Похоже, Шебе не очень нравилась его дружба со мной. В ее присутствии мне всякий раз становилось не по себе. Я относила это на счет моего наследства. По ее мнению, плантация должна была достаться не мне, а ее ненаглядной Клитии. Ее преданность моей сестре могла сравниться только с любовью к Ральфу и была выше всяких похвал.