Однако я чувствовала, что она подслушивает наши с Клитией разговоры. А однажды я получила возможность в этом убедиться.

Мы с Клитией пили чай, который нам обычно подавали после ланча вместо привычного в Англии кофе.

— Клинтон говорит с тобой о плантации? — спросила Клития.

— О, его забавляет мой интерес. Он, наверное, думает, что скоро мне это все надоест.

— Сет до сих пор не успокоился. Он не знает, что у Клинтона на уме…

— Я уже говорила тебе, Клития, что решения тут принимаю я.

— Зная Клинтона…

— Ты еще меня не знаешь.

— Дело в том, Сэйра, что Сет без памяти любит эту плантацию. Это его жизнь. Когда он пришел работать к отцу и мы поженились, все выглядело так…

— Я понимаю. Успокойся. Я обещаю, что на этой плантации все останется, как прежде.

Она благодарно улыбнулась мне, и в этот момент меня охватило странное ощущение, что кто-то слушает наш разговор. Я резко обернулась. Дверь была приотворена. Мне почудилось, или она и в самом деле едва заметно шелохнулась?

— Что случилось? — забеспокоилась Клития.

— Да так, ничего.

Я опять обернулась к ней, и она сменила тему.

— Я много думала о бале. С тобой все хотят познакомиться. Дочь Ральфа Ашингтона и жена Клинтона Шоу! Двойной интерес. Что ты наденешь?

— В Грейндже бальные платья мне были ни к чему. Думаю, тетушки планировали кампанию по выдаче меня замуж, но тут появился Клинтон…

— И покорил тебя. Давай съездим в Канди и выберем ткань тебе на платье. Лейла прекрасно шьет. Она очень быстро сошьет изумительный наряд.

— Прекрасно.

— Наши балы пользуются большим успехом. Возможно, бал — это слишком громкое слово для наших вечеринок. Да у нас и условий соответствующих нет, но когда мы открываем раздвижные двери, получается довольно приличная комната.

Мы заговорили о приготовлениях к балу, и следующие полчаса пролетели незаметно.

Когда мы поднялись, я вспомнила свои подозрения относительно того, что нас подслушивали. Взглянув на дверь, я увидела, что она затворена. Шеба, подумала я. Мы говорили о наследовании плантации. Бедная Шеба! Она так предана этой семье, что, конечно же, ее интересуют мои планы, способные отразиться на их будущем. И все же, при одной мысли об этих блестящих, черных, пристально наблюдающих за мной глазах, мне становилось не по себе.

Поездка в Канди оказалась очень милым приключением.

Один из слуг отвез нас на станцию в некоей разновидности экипажа, на запятках которого всю дорогу с важным видом ехал мальчик лет четырнадцати.

Потом мы сели в поезд, доставивший нас в Канди.

Своей изысканной утонченностью город произвел на меня неизгладимое впечатление. Я уже знала, что он служил последним оплотом древних правителей Цейлона. Он располагался на нижней платформе горной гряды и на тысячу шестьсот футов возвышался над уровнем моря.

Я была очарована храмом Зуба Будды и искусственным озером в самом центре города. На улицах было полно народу, и я впервые обратила внимание на разношерстность публики. До сих пор большинство местных жителей, с которыми мне приходилось встречаться, были сингальцами, но в городе я увидела мужчин и женщин с более темным оттенком кожи. От Клитии я узнала, что это тамилы. Кроме них здесь жили мавры, потому что в прошлом арабские торговцы часто появлялись на острове и оставили на нем своих потомков. Им принадлежали многие местные лавки. Потомки голландских и португальских переселенцев стали стряпчими, докторами и учителями.

Мы не привлекали к себе внимания прохожих, потому что на улицах встречались и другие дамы в европейских платьях, хотя большинство женщин все же были облачены в сари, как и Клития.

Теперь этот город стал многонациональным, но совсем нетрудно представить себе, что некогда он был центром горного королевства Канди, управлявшего всем островом.

Лавок здесь было великое множество. В темноватой прохладе некоторых из них на витринах сверкали изумительные драгоценные камни — сапфиры, изумруды, рубины и жемчуг. Но мы приехали за тканями, и Клития привела меня в лавку, где нас встретил почти до неприличия угодливый араб, который принялся поспешно разматывать перед нами рулоны роскошных шелков.

Я остановила выбор на темно-синем бухарском шелке с искрящимися в глубине ткани тончайшими серебряными нитями.

Когда с покупками было покончено, мы вошли в одну из гостиниц, и Клития заказала чай, который мы выпили с сухим печеньем под названием «английские булочки». Такое название объяснялось тем, что рецепт печенья привезли из Англии. Пока мы пили чай, рядом с нами раздался возглас:

— Да это же миссис Блэндфорд! Какой приятный сюрприз!

Возглас издала крупная женщина с седеющими волосами и кожей, вне всякого сомнения, несколько последних лет подвергавшейся воздействию тропического солнца.

В ее трубном голосе звучали триумфальные нотки, а блестящие голубые глаза неотрывно смотрели на меня.

— А это, должно быть…

— Моя сестра, миссис Шоу, — представила меня Клития. — Сэйра, это миссис Гленденнинг. Ее муж — главный железнодорожный чиновник Канди.

— Нам всем не терпится с вами познакомиться, — в ее взгляде светилось откровенное любопытство. — А я так рада, что стала первой, кому посчастливилось… Ведь я первая?

— Да, мы пока никого к себе не приглашали, — заверила ее Клития. — Сэйра еще не успела освоиться на новом месте. Но на балу, конечно…

— Ах да, бал! Скорее бы! Как вы находите Цейлон, миссис Шоу?

— Мне все очень нравится, но, как уже сказала моя сестра, я совсем недавно сюда приехала, и здесь все совсем не так, как в Англии…

— Англия! — вздохнула миссис Гленденнинг. — Как мы все по ней скучаем! Мы ездим туда каждые пять лет, но этого недостаточно. Мистер Гленденнинг боится и на день оставить свою дорогу. Он не только чиновник, но еще и инженер, и ему приходится постоянно ездить… Сегодня он здесь, завтра в Коломбо, а послезавтра еще где-нибудь. Поломок хватает. Их так же много, как и… чая!

— Должно быть, он очень важная персона, — предположила я.

— Милая моя миссис Шоу, я была бы гораздо счастливее, если бы он не был так незаменим. Вы и сами, наверное, знаете, что такое постоянно занятой муж. Как поживает мистер Шоу?

— Спасибо, очень хорошо.

— Здесь никто не сомневался, что он вернется с супругой. Ах, как грустно, что вашего отца больше нет. Но жизнь ведь продолжается, не так ли? Что толку грустить о том, чего не изменить? К тому же все закончилось так, как мы и предполагали. В клубе даже ставки делали.

— Делали ставки? — переспросила я.

— На вас и Клинтона. Дай им хоть малейшую возможность, и они сделают ставки на что угодно. Но в конце концов, все произошло так, как мы и ожидали. Бедный ваш папа. У него была такая трудная судьба. Но теперь он, должно быть, счастлив, с Небес глядя на то, как удобно разрешились все проблемы. Я уверена, что Клинтон изменился. Самое время ему… остепениться…