— Привет, — обреченно выдохнула я.

— Анна?

Нетерпение сменилось сначала удивлением, а потом радостью. Хотя насчет радости большой уверенности у меня не было: мелькнуло что-то такое в голосе и тут же исчезло. Скорей всего, мне это только померещилось, потому как причин радоваться моему звонку у него не было. Не те у нас с ним были отношения, чтобы радоваться.

— Надо же! А я уж и не надеялся когда-нибудь услышать твой ангельский голосок. Помнится, в нашу последнюю встречу ты клялась, что обратиться ко мне тебя не заставит даже угроза смерти. И еще, если не изменяет память, ты приказала мне не приближаться к тебе ближе чем на километр. Или что-то путаю?

Вот теперь все было правильно! Дурашливость, круто приправленная ехидством. Тут ошибки точно быть не могло. Обычная манера любой разговор превращать в балаган, по крайней мере, в общении со мной.

— Я пошутила, — мрачно отозвалась я.

— Значит, ты звонишь, чтобы сказать «да»?

— Нет.

— Твой ответ нужно понимать, как очередной отказ выйти за меня замуж?

— Именно так.

— И ты звонишь только за тем, чтобы сообщить мне это? — заинтересовался Голубкин.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Голубкина уже понесло.

— Тронут. Искренне тронут. Да нет! Что это я такое болтаю? Я просто счастлив, — ликовал он.

— Тебе расхотелось на мне жениться? — с надеждой спросила я.

— Не дождешься! Это мечта всей моей жизни, и я не променяю ее ни на что, — с пафосом возвестил он и тут же сам не выдержал, расхохотался.

От его идиотского веселья на меня волной накатило раздражение, и, с трудом сдерживаясь, я процедила:

— Чему ж тогда радуешься?

Вышло совсем плохо, я это почувствовала и разозлилась на саму себя. Мое настроение не могло укрыться от Голубкина, слишком хорошо он меня знал.

— Наши отношения сдвинулись с мертвой точки. Сегодня ты звонишь для того, чтобы сказать «нет», значит, завтра обязательно скажешь «да», — уверенно заявил он.

Если б после этого в трубке не раздалось ехидное хрюканье, я бы его простила. Ну, дурак! Что с такого возьмешь? Но тут был другой случай. Он просто издевался надо мной, и вынести это было сложно.

— И не мечтай. Этого никогда не случится. Лучше в петлю, — выпалила я, понимая, что совершаю ошибку.

Это могло продолжаться бесконечно. Одной из причин, причем не последней и не самой худшей, по которой я категорически отказывалась стать женой Голубкина, была его страсть к ерничеству. Жить бок о бок с человеком, который из любой ситуации утраивает цирк, невыносимо. Это я знала наверняка. У самой такой же характер. Рассудив, что два шута в одной семье — явный перебор, я его послала.

В трубке наступила тишина, а потом он спросил:

— У тебя неприятности?

Теперь его голос звучал серьезно, и это было так неожиданно, что я даже растерялась.

— Мне нужна помощь, — прошептала я.

— Я так и подумал, — вдохнул Голубкин. — Ну что ж, излагай.

Излагала я кратко, четко и по существу. Только самое главное и никаких эмоций.

— И что от меня требуется?

— Сделай так, чтобы они отстали.

— Ты прелесть, — расхохотался Голубкин. — Звонишь через два года после ссоры и с детской непосредственностью просишь разобраться с сердитыми дядьками. А если мне это не по силам?

Тут он, конечно, кокетничал. Мало что в этом городе было ему не по силам. То, что нельзя было купить за деньги, Голубкин получал с помощью авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, не малая. Насчет всего этого меня давным-давно просветил мой бывший шеф Павел Иванович, когда отправлял на первую встречу с Голубкиным.

За долгие годы занятий антиквариатом мой шеф обзавелся обширными связями, которые жизненно необходимы в нашем сложном бизнесе. С помощью знакомых он не только сбывал попадавшие ему в руки вещи, но и постоянно собирал сведения о самых разных людях. Москва — город интересный. Сюда не только деньги стекаются, но и те, у кого в руках эти деньги заводятся. Павел Иванович тщательно отслеживал появление таких личностей, дотошно вызнавал их возможности, увлечения, маленькие слабости и потому использовал эти знания с большой выгодой для себя. Павел Иванович любил повторять, что мало найти хорошую вещь, нужно еще иметь клиента, который купит ее у тебя за хорошие деньги. Охотнее всего платили коллекционеры — люди, одержимые идеей собирательства и готовые выложить за обладание вожделенной вещью любую сумму. Голубкин, помимо того что владел крупным бизнесом, был именно таким коллекционером. Его слабым местом был Наполеон. Он восхищался маленьким корсиканцем и собирал принадлежащие ему вещи. Неудивительно, что, как только в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу прикинул, кто станет их следующим владельцем. Однако старый прохиндей не был бы самим собой, если бы просто предложил их для продажи. Такой простой путь был не для моего патрона. С присущей ему страстью к интригам он разработал коварный план. По его задумке, ставка делалась на меня. Мне следовало якобы случайно познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и только потом ненароком обмолвиться об имеющихся в моем распоряжении часах. Я отбивалась, как могла, но на патрона, если он вбивал себе что-то в голову, никакие доводы уже не действовали. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой распушит хвост и выложит, не моргнув глазом, тройную цену», — твердо заявил мне Павел Иванович и поставил точку в наших дебатах. Подчиняясь приказу, я поехала на выставку и нашла возможность познакомиться с Голубкиным. Тогда нам с Павлом Ивановичем казалось, что его задумка удалась и все получится, как он хотел. И только позже, когда в нашем с Голубкиным бурном романе наступил финал, я узнала, как мы с патроном ошибались. Голубкин наше знакомство ни одной секунды не расценивал как случайное, он тут же навел справки, и все встало на свои места. Однако он продолжал встречаться со мной с завидной регулярностью и даже в конце концов за дикие деньги купил те самые часы. Продажа антикварной вещицы уже давно отошла в прошлое, а мои отношения с Голубкиным продолжались, и все потому, что меня мучила совесть. Каждый раз, когда Голубкин предлагал встретиться, она просыпалась и начинала нашептывать мне, что однажды я обобрала его и теперь не имею морального права обижать еще раз. Голубкин же угрызений совести в принципе не испытывал и пользовался моей слабохарактерностью на полную катушку. Он беспрестанно напрашивался в гости, таскал меня по ресторанам, задаривал корзинами цветов и осыпал комплиментами. Наконец он стал уговаривать меня выйти за него замуж. Когда Голубкин первый раз сделал мне предложение, я отказала очень мягко, и в ответ он просто шваркнул подаренный им же букет о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента. Предметы интерьера так и порхали вокруг нас, и я, не скрою, радовалась от всей души, что выяснение отношений происходит на его территории. Последнее же свое предложение ему пришла идея сделать в ресторане. Услышав ставший уже привычным ответ, он впал в ярость и с воплем перевернул стол, за которым мы сидели. Все, что на нем стояло, естественно, разлетелось вдребезги, привлеченные скандалом посетители с любопытством глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут я уже не выдержала. Ангельское терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок сказала все, что хотела.