— Слушаю, — отозвалась я, продолжая шагать вперед.

В трубке послышалось хриплое дыхание, потом срывающийся испуганный голос еле слышно прошептал:

— Анна! Это вы, Анна?

— Кто это? — спросила я, хотя в этом не было необходимости. Ответ я уже знала.

— Это я, Лиза, — прошелестел голос.

Я остановилась, ожидая, что последует дальше. Сначала в трубке стояла тишина, потом раздалось тихое хихиканье, и все тот же голос, превратившись из испуганного в ехидный, спросил:

— Анна, вы пришли меня спасать?

Говорить что-либо не имело смысла, и я промолчала. Не дожидаясь ответа, моя собеседница заговорила снова, на этот раз очень жестко:

— Правильно, не нужно меня спасать. У меня все в порядке. А вы в следующий раз не суйтесь на чужую территорию, хозяевам это может не понравиться, и вас жестоко накажут. И о камерах слежения тоже не забывайте.

О Софье Августовне я вспомнила только к вечеру. Ночные приключения не выходили из моей головы.

«Неважно идут твои дела, Анька, — думала я, вяло слоняясь из угла в угол. — И если б проблемы были только с расследованием, так черт бы с ними! Не первое оно в твоей жизни и, наверное, не последнее, но вот Гера…»

Мысли о Гере не покидали меня ни на минуту. Чем бы ни занималась, с кем бы ни разговаривала, настырные мысли точили меня, точили… Неприятные они были, мои мысли, и очень грустные. Вот и теперь и пыталась весь день найти себе занятие, но все валилось из рук, и ничего не хотелось. Идея навестить старушку возникла внезапно, и я только диву далась, как это он не пришла мне в голову раньше.

Через час я уже стояла перед входом в бывшую дворницкую и деликатно стучала в дверь. На мой стук никто не отозвался, и это меня озадачило. Софья Августовна обычно всегда была дома. Стукнув для очистки совести еще пару раз и снова не получив ответа, я без малейшего колебания забарабанила уже кулаком. Учиненный мной грохот мог бы поднять и мертвого, а из дворницкой между тем по-прежнему не доносилось ни звука. Озадаченная и здорово огорченная, я уж было собралась ретироваться ни с чем, но врожденная настырность заставила предпринять последнюю попытку. Ни на что особенно не надеясь, я налегла на створку, и она вдруг с тягучим скрипом приотворилась. Просунув голову в образовавшуюся щель, я громко позвала:

— Софья Августовна! Вы дома?

Ответа не последовало и в этот раз, но мне показалось, что из глубины квартиры донесся неясный шорох. Без долгих раздумий я с силой толкнула плечом тяжелую дверь, та поддалась, и я влетела в комнату. Пролетев по инерции пору метров, я притормозила и настороженно огляделась. С моего прошлого визита в квартирке ничего не изменилось. Здесь был все тот же идеальный порядок, и все вещи находились на своих местах, даже штора, загораживающая вход в соседнюю комнату, была тщательно задернута. Еще раз оглядевшись, я подошла к проему и откинула в сторону тяжелую ткань.

Пробитое в толстой стене оконце пропускало слишком мало света. В спальне царил унылый полумрак. Слабый язычок лампады перед иконой не в силах был рассеять копящиеся по углам тени.

Софья Августовна лежала на кровати. В неверном свете лампады было видно, что глаза ее закрыты, редкие седые волосы прилипли ко лбу, маленькое личико настолько бледно, что почти слилось с подушкой. Особенно меня испугали глубоко запавшие виски и заострившийся нос.

— Софья Августовна! — охнула я и одним прыжком очутилась у кровати.

Тяжелые веки медленно приподнялись, и на меня в упор глянули агатовые глаза

— Анна?

Голос Софьи Августовны звучал тихо, но говорила она отчетливо, и взгляд ее был вполне осмысленным. Выглядела старушка, конечно, неважно, но это было ничто по сравнению с тем, чего я боялась. Обрадованная, что она жива и узнала меня, я радостно затараторила:

— Ну да! Это я! Зашла вас проведать, стучусь, стучусь, а никто не отзывается. Я испугалась и… вошла. Кстати, вы знаете, что у вас дверь нараспашку?

Софья Августовна еле заметно кивнула:

— На всякий случай. Если вдруг умру во сне, соседям не придется трудиться и выламывать ее. Терпеть не могу доставлять хлопоты посторонним.

Пораженная, я не нашлась что сказать и лишь растерянно спросила:

— Не страшно?

Бесцветные губы растянулись в насмешливой улыбке:

— Я уже давно ничего не боюсь. Да и кому я нужна, старая?

— Могут бродяги ненароком забрести… ограбить.

— Брать у меня, сами знаете, нечего. А бродяги что? Бродяги тоже люди… Было время, когда мы с матерью не имели своего угла и не могли порой найти, где голову приклонить. Отовсюду нас гнали, и мы были счастливы, если удавалось переночевать на вокзале. Хоть и шумно, и грязно, и небезопасно, но тепло. Так что, Анна, я и сама немного бродяга…

И без того не слишком громкий голос звучал все тише, слова слетали с губ все медленнее… Казалось, каждая следующая фраза давалась ей все с большим трудом, и, когда она вдруг замолчала, я не на шутку перепугалась:

— Софья Августовна, вам плохо? Может, врача вызвать?

Она вновь взглянула на меня, и я явственно разглядела, как в агатовых глазах вдруг заплясали чертенята. Похоже было, что мое беспокойство ее сильно позабавило.

— Зачем, деточка?

— Но вы же едва говорите…

— Это все старость. Забудьте про врачей, от старости лекарства нет.

Голос Софьи Августовны упал до еле различимого шепота:

— Как, впрочем, и от одиночества.

— У вас совсем никого нет?

Софья Августовна отвела глаза в сторону и, глядя в стену, равнодушно промолвила:

— У меня есть Роза. Она, добрая душа, присматривает за мной, забегает иногда, помогает по хозяйству. Не часто, конечно, но ведь у нее своя семья, так что и на том спасибо.

— А родственники? — не отставала я.

— Раньше были, теперь нет. Одна я осталась.

В комнате повисла тишина. Выносить эту тягостную, разрывающую сердце тишину не было сил, и я предложила:

— А давайте пить чай.

Софья Августовна беспокойно шевельнулась, делая попытку привстать, но я ее остановила.

— Лежите, лежите! Сама все сделаю, мне не трудно.

Большая комната служила хозяйке и кухней и столовой одновременно, о чем явственно свидетельствовала газовая плита. Мебели было немного, и единственным местом, где могли храниться припасы, был буфет. Суетливо распахивая дверцы, я поочередно обследовала одно отделение за другим и ничего не находила. Если не считать небольшого количества посуды, полки были девственно пусты. Никаких следов заварки или сахара, не говоря уже о более существенных продуктах. В растерянности я оглянулась на лежащую на кровати Софью Августовну. Она ответила мне смущенным взглядом и неловко пояснила: