Вдумайтесь, разве не так происходит в жизни? Через прощение ты вновь обретаешь бытие; без прощения ты его теряешь. Одиночество, отсутствие прощения и милосердия — это не проблема добрых чувств. Прощение поддерживает твою связь со всем бытием, с тобой самим и с миром. Любовь — канва всех отношений. Если она есть, ты можешь находиться в отношении со всем миром, смотреть на него, твердо стоять на ногах. Если ее нет, все рушится. Первым рушится ощущение себя самого и бытия, которое ты теряешь. Ты все теряешь. Так почему бы тебе не начать доверять?

Как часто родителям хочется сказать эту фразу своим детям: «Ведь я с тобой, и ты не одинок».

У меня нет тени, объясняет Вергилий, потому что нет и тела, ведь оно погребено в Неаполе, куда было перенесено из Бриндизи («Брундузия»).

Поэтому не удивляйся тому, что я не отбрасываю тени, ведь мое тело необычно, это тело души из потустороннего мира, ожидающее воскресения. Не удивляйся этому, как не стал бы удивляться тому, что свет одного из небесных кругов (помните, Данте представляет Вселенную как китайскую игрушку из коробочек, вложенных одна в другую) не смешивается со светом других.

[Божьей премудростью («могуществом») все устроено так, что это странное тело все же переживает муки — жару, холод и различные лишения, но как это происходит, человеческий разум вряд ли способен постигнуть и объяснить себе исчерпывающим образом.]

Известнейшие слова, часто, на мой взгляд, понимаемые превратно. Данте говорит: безумец тот, кто считает, что разумом может быть постигнута «стихия / Единого в трех лицах естества», то есть Тайна Троицы во всей полноте, Бог в трех Лицах. Люди, с вас достаточно quia, довольствуйтесь рассмотрением фактов, вещей так, как вы их видите.

Некоторые исследователи и преподаватели объясняют, что Данте здесь отрекается от разума, словно говорит: «Видите? Вера не соответствует разуму. Разум — одно, вера — другое, они противоположны». Но это совершенная бессмыслица, так как первая терцина прочитывается в отрыве от второй, а нужно читать их вместе, в совокупности. Их смысл таков: не надейтесь своим разумом дойти до постижения Тайны Бога, ибо если бы это было возможно, то Марии не пришлось бы рождать. Мария же родила именно для того, чтобы вы могли познать Тайну, к которой разум в одиночку не может и подступиться.

Нельзя говорить, что мы не в состоянии понять Истину, ведь разум создан, чтобы понимать. Но в одиночку, своими силами, разум доходит только до потребности понимания, останавливаясь на пороге. Он даже понимает, что природа Бога в том, чтобы превосходить разум, что если Сам Бог не войдет в поле, доступное человеку, то есть в историю, Он останется для разума непостижимым. Иисус родился, умер, воскрес именно для того, чтобы разум наконец обрел возможность открыть Тайну, Бесконечность в соответствующих ему терминах, то есть как абсолютно рациональное действие. Вера как рациональное и свободное действие — именно в этом цель Воплощения.

Поэтому вы видели в прошлом тщетную жажду (напрасное желание познать Тайну) у людей, которые были настолько гениальны, что точно достигли бы цели, если бы человеческий разум был к этому способен! Однако им так и не удалось получить то, чего они желали всю жизнь (и отсюда «мука», боль). «Мы жаждем и надежды лишены», — описал такое состояние Вергилий в лимбе. Как часто эти слова приходили мне на ум в мечетях…

Только вдумайтесь: Аристотелю, Платону, этим ученым мужам древности, не было дано того, чем у нас обладает последний неуч. Непостижимо: у нас оно есть! Вот что такое христианство. Поэтому он, Вергилий, «взор потупил», и «горечь губы затаили»: ему хотелось плакать, потому что он находится там, где находится, и заключен там навеки.

[Мы подошли к подножию горы, откуда начинался подъем, который был бы не под силу даже атлету.]

Скалы, утесы, каких множество на Лигурийском побережье, — легкая лесенка в сравнении с этим описанием. И как только приходят Данте в голову подобные сравнения? Представьте, вы гуляете по побережью Лигурии и видите, как Данте карабкается на скалу…

Здесь даже Вергилий говорит: «И что теперь? Как тут найти такую тропу, по которой мог бы пройти тот, кто не умеет летать?»

[Пока он думал, как пробраться дальше, и я тоже осматривался вокруг в поисках пути, мы заметили группу душ, которые приближались к нам так медленно, что казались неподвижными.]

[Пойдем навстречу им, ведь сами они еще не скоро подойдут. Не тревожься, мой милый сын.]

Здесь словно эхом звучит то самое In exitu Israel, которое мы слышали при входе Данте в чистилище. Это гимн, молитва народа. Народ — важное понятие. Во всех начальных песнях «Чистилища» говорится о народе. Забегая вперед, отмечу, что речь идет о народе отлученных. Это люди, чья гордость была столь непримирима и безмерна, что они восстали против единства, общения. Они лишились общения, оказались вне единства, вне народа Божия; по крайней мере c богословской точки зрения, это стало исходом их восстания. Истина объединяет, она никогда не ставит границ. Она едина, она коренится в сердце каждого — и поэтому объединяет. Кто любит Истину, порождает народ. Не массу, а народ. Поразительно, что песнь, где говорится об отлученных, Данте строит на идее народа, паствы, в самом положительном смысле слова — том, в каком использует его Христос, когда говорит о Себе как о добром пастыре: «Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих [овец], и Мои знают Меня» (Ин. 10: 14). (В других фрагментах сравнение со стадом несет негативное значение, например: «Так вы же люди, а не скот тупой»[165]; скот — очевидно, негативная характеристика. Однако здесь Данте имеет в виду именно стадо Христово, народ Божий.)