улочкам; Эрик почему-то запомнил, как в одном месте ящерица метнулась стрелой по нагретой стене. Но собор не отпускал их ни на минуту. Немыслимо оказаться в этом городе и не пребывать постоянно в тени его древних шпилей, стоять на этой земле и не попасть под властное обаяние аскетического и элегантного, христианнейшего и одновременно языческого памятника. Город переполняли туристы, увешанные фотоаппаратами, они толклись повсюду – в длинных куртках, ярких, цветастых платьях и юбках, с эмблемами разных колледжей, некоторые были с детьми. Мелькали панамы, слышались резкие гнусавые выкрики, по выщербленным мощеным улицам медленно ползали автомобили, похожие на огромных блестящих жуков. На площади рядом с собором стояли туристические автобусы из Голландии, Дании и Германии. По улицам слонялись с рюкзаками за спиной серьезные белобрысые мальчишки и девчонки в шортах цвета хаки, обтягивающих крепкие ягодицы и бедра. Здесь были и американские солдаты, некоторые из них – в гражданской одежде, они стояли, перегнувшись через парапеты мостов, устремлялись шумными, гогочущими компаниями в бистро, обступали витрины с красочными почтовыми открытками, а при случае ловили миг удачи с какой-нибудь вертихвосткой. Всю красоту города, мощь земли, силу и достоинство людей, казалось, поглощал знаменитый собор, как бы требуя и получая ежедневную жертву. Он нависал над городом скорее проклятьем, чем благословением, рядом с ним все выглядело ничтожным и мимолетным. Люди не могли чувствовать себя надежно и безопасно в своих домах: в тени великого памятника те казались обреченными на гибель кусками дерева и камня – ветры вечности неизбежно их снесут. На жителях также лежала тень этого великого присутствия. Люди здесь были низкорослые, с плохими фигурами, цвет лиц говорил, что они злоупотребляют алкоголем и мало бывают на солнце; даже дети, казалось, все поголовно выросли в подвалах. Шартр напоминал некоторые города на юге Америки, не меняющие свой облик и застывшие, подобно жене Лота, обратившейся в соляной столб; такие города обречены самой своей историей – этим не подлежащим обсуждению даром богов – влачить серое, жалкое существование.

Хотя они собирались в тот же день вернуться в Париж, но вскоре после полудня приняли решение здесь заночевать. Это предложил Ив, когда они второй раз пришли к собору и, стоя на его ступенях, разглядывали каменные изваяния святых и мучеников. Весь день юноша был необычно молчалив. К этому времени Эрик уже хорошо его знал и поэтому не приставал к нему, не торопил и даже не беспокоился. Он знал, что молчание Ива говорит о том, что он борется с одолевающими его сомнениями, ищет собственное решение, но когда-нибудь – может, прямо сейчас, или поздно вечером, или завтра, или на следующей неделе расскажет ему подробно о том пути, который теперь проделывал молча. Эрик испытывал необычные для нашего времени чувства, для него настоящей радостью или чем-то близким к ней было просто слышать рядом звук шагов Ива, ощущать его присутствие, следить за изменениями его лица.

Они нашли гостиницу на набережной и сняли там номер с двумя кроватями. Окна комнаты выходили на реку, справа высился собор. Солнце уже садилось, и огромные ярко-красные и золотые полосы прорезали голубую поверхность неба.

За окном, склонившись к воде, росли деревья, там же стояли несколько столиков, но за ними никто не сидел – в гостинице, видимо, было немного постояльцев.

Ив уселся у большого окна и закурил сигарету, поглядывая на столики, Эрик стал рядом и положил руку ему на плечо.

– А не выпить ли нам по рюмочке, старик, прямо здесь, под окном?

– Бог с тобой, нет, конечно. Нас заедят мошки! Пойдем в бистро.

– О’кей.

Эрик отошел от окна. Ив поднялся со стула. Они посмотрели друг другу в глаза.

– Думаю, нам стоит вернуться сюда пораньше, – предложил Ив. – В этом городе нечем заняться. – И он улыбнулся лукаво. – Са va?[50]

– Это ты предложил поехать сюда, – сказал Эрик.

– Да. – Ив снова повернулся к окну. – Здесь спокойно, правда? Можно побыть вдвоем, быть нежными друг к другу. – Он бросил в окно сигарету. Когда же снова повернулся к Эрику, глаза его затуманились, а губы дрожали. Помолчав, он мягко произнес: – Пойдем.

Это звучало почти как вопрос. Оба пребывали в смятении. Башни собора, похоже, каким-то таинственным образом приблизились, а две огромные, составленные вместе кровати казались теперь единственными предметами в комнате. Эрик чувствовал, как заколотилось его сердце и запульсировала, вскипая, кровь. Он понимал, что Ив ждет от него знака, что теперь все в его руках, но не мог и пальцем пошевельнуть.

Потом багровая пелена, застилающая глаза, сошла, опасная минута миновала, и они улыбнулись друг другу. Ив подошел к двери и распахнул ее. Они вновь ступили на улицы уже сонного и прекрасного города.

Теперь город показался друзьям совсем не таким, как несколько часов назад. За ту удивительную минуту, пережитую в комнате, что-то смягчилось в них, наполнив души умилением, пропасть между ними перестала существовать, а некий мощный поток, которому невозможно противостоять, нес их медленно, но неотвратимо к желанной цели.

Потому-то они и медлили, теряли время, деликатно оттягивая решающий миг. Захудалое кафе привлекло их внимание только потому, что было пустым; правда, пустовало оно недолго: вскоре туда ввалилось полдюжины орущих пьяную песню французских солдат. В другое время страшный шум, который они производили, был бы невыносимым, но теперь он стал чем-то вроде стены между ними и миром. Солдаты давали богатый материал для шуток, а разрядиться смехом им было сейчас просто необходимо; посетители, зашедшие после них, тоже сразу начинали пялиться на солдат, и это позволило друзьям, не привлекая внимания, обменяться нежным рукопожатием – этот скромный пролог к грядущему и так страшившему действу немного успокоил их сердца и умы.

По уснувшим улицам возвращались они в гостиницу, не встретив на своем пути даже бродячей кошки, но постоянно ощущая давящее присутствие собора. На мосту оба засмотрелись на отражение луны в воде. Звук шагов гулко отдавался в тишине. Дома были погружены в темноту – фонари встречались редко. Собор же ярко светился во тьме.

Луна освещала деревья, столы и стулья рядом с гостиницей. Войдя в номер, Ив запер за ними дверь, а Эрик подошел к окну, глядя на небо и величавые башни. Он прислушивался к журчанию воды, когда Ив позвал его. Эрик обернулся, Ив стоял между двумя кроватями совершенно голый.

– На какой хочешь спать кровати?

В голосе Ива была растерянность, как будто это была невесть какая сложная проблема.

– Мне все равно, – ответил Эрик серьезно.

Ив откинул одеяло на ближайшей к окну кровати и лег. Натянув одеяло до подбородка, он, лежа на спине, следил за Эриком. В полумраке его глаза казались огромными и очень темными. На губах играла слабая улыбка.