Итак, Аэций, не колеблясь – надо думать, с помощью срочных конных курьеров – упросил своего друга юности Аттилу бросить гуннов на бургундов, вышедших из-под римского контроля. Нам не известны имена предводителей гуннских наемников Западного Рима, но совершенно ясно, что они отправились в конный рейд на бургундов, рассчитывая на богатую добычу. Ибо как «царь-батюшка» Аттила испытывал неутолимую жажду золота, так и тысячи его «кентавров» вожделели желанной военной добычи – от молодого барашка на вертеле до белокурых бургундских девиц, от незатейливых заколок, крестиков, колечек до ломившейся от золота и самоцветов сокровищницы бургундских царей (размеры которой были, несомненно, значительно преувеличены стоустой молвой).

О кровавой драме, разыгравшейся тогда на Рене, до нас дошли краткое, всего в четыре строчки, историческое сообщение, так называемая «погодная запись», несколько других, немногим более подробных упоминаний, скандинавская героическая сага, средневековая эпическая поэма на средневерхненемецком языке и целая библиотека комментариев, рассуждений, толкований и полемических материалов.

В записи под 435 г. сказано: «В это же самое время Аэций одолел в войне царя бургундионов Гундихария, обитавшего в Галлиях, и в ответ на его мольбы даровал ему мир, которым тот недолго пользовался, ведь гунны [вскоре] его [Гундихария] вместе с его народом уничтожили на корню».

Автором этой лаконичной погодной записи был уже упоминавшийся выше богослов и историк Проспер Тирон родом из римской провинции Аквитании (на юго-западе нынешней Франции), ученик Блаженного Августина, живший до 435 г. в Массилии (сегодняшнем Марселе). Причисленный впоследствии христианской Церковью к лику святых, Проспер Аквитанский переселился в Рим на Тибре, где служил канцеляристом, а затем секретарем у папы римского Льва I (первым из христианских епископов Ветхого Рима присвоившего себе, подобно императорам, древний языческий титул римского первосвященника – великого понтифика), прозванного впоследствии Великим и давшего Просперу права составлять послания от своего имени. В Ветхом Риме Проспер завершил свою всемирную хронику («Эпитома хроникон»), начатую им в 433 г. и дополнявшуюся им до 455 г., в который Рим на Тибре был разграблен вандало-аланами Гейзериха (этим горестным событием хроника Проспера завершается). От библейского сотворения мира до 378 г. хроника Проспера пересказывала хронику упоминавшегося выше христианского писателя и Отца Церкви Блаженного Иеронима, но в описании событий первой половины V в. содержит подробные сведения, многие из которых не отражены другими позднеантичными авторами (например, нашествие германцев на римскую Галлию, войны с вандалами и т.д.).

Самое важное дополнение к краткому сообщению Проспера о разгроме гуннами бургундов дал уже упоминавшийся в начале нашей книги поэт, ученый и мастер эпистолярного жанра Сидоний Аполлинарий, представитель следующего поколения, родившийся в Лугдуне (нынешнем Лионе) отпрыск знатной галло-римской семьи. Аполлинарий явно имел доступ к некоторым источникам информации, недоступным простым смертным. Ибо его тестем был уже упоминавшийся в начале настоящей книги Марк Мецилий Флавий Епархий Авит, соратник Флавия Аэция, провозглашенный в Арелате (современном Арле) западно-римским императором. Как минимум два следующих императора западной части Римской «мировой» державы были близкими друзьями Сидония, почтившими Аполлинария воздвижением в честь него статуй, возведением его в сан римского патриция и высокими званиями, в том числе префекта (Первого) Рима (т.е., как нам уже известно, римского градоначальника). Став епископом в Арвернах (нынешнем городе Клермон-Ферран во французской провинции Овернь), Аполлинарий руководил в 471–474 гг. обороной вверенного ему Богом и императором города от вестготов. Этот-то Сидоний, патриций-христианин и князь воинствующей православной Церкви, сообщил потомству, почему Флавий Аэций, собственно, так взъелся на бургундов. Аэций организовал против них, силами гуннов, карательную экспедицию, в отместку за нападение бургундов на бел(ь) гов (по имени которых территория их обитания была впоследствии названа Бельгией). Проживавшее на северо-западе римской Галлии племя бел(ь)гов, давно признавшее римскую власть, усердно занималось торговлей и канальным судоходством, благодаря чему белги смогли накопить немалые средства. Т. о., бургунды, нарушившие мир в римской Галлии (что являлось, с римской точки зрения, нарушением общественного порядка), были усмирены. Усмирены, вне всякого сомнения, гуннскими войсками под римским командованием (либо же совместными действиями римских легионариев или ауксилиариев и гуннской конницы) и вынуждены просить мира. Аэций даровал им этот мир. Ведь он явился к «буйным и жестоким варварам» в качестве арбитра-миротворца. Когда же закон и порядок были восстановлены, и на Рене вновь воцарилось спокойствие, гунны неожиданно (для бургундов) вернулись. И снова (на этот раз – без явного римского приказа и без римских предводителей) напали на бургундов. Так сказать, для «окончательного решения бургундского вопроса». Разумеется, гунны и на этот раз не истребили всех бургундионов до единого. Известно, что выжившие после повторной бойни беженцы были загнаны победителями сначала в область, ныне славящуюся лучшими сортами бургундских вин (французскую провинцию Бургонь), а затем угнаны еще дальше на запад, пока, с дозволения римлян (т. е. Флавия Аэция) не были посажены на землю в Сабаудии (нынешней Савойе, южнее и юго-восточнее Леманнского озера).

Конечно, очень плохо неожиданно напасть на только что разгромленный народ, едва начавший оправляться от разгрома, чтобы добить его уже окончательно. Трудно себе представить, что такое безобразие могло произойти без ведома доблестного патриция Аэция, против его воли или уж тем более – в нарушение его приказа. Тем не менее, многое указывает на то, что инициатива в данном случае исходила не от «последнего из римлян», а от самих гуннов.

Ибо даже для столь смутной, преисполненной лязга оружия, конского топота, трубного рева и боевых кличей на разных языках эпохи, как пора «Великого переселения народов», настолько зверский, беспощадный геноцид был чем-то из ряда вон выходящим (о чем свидетельствуют особо отмечающие его исторические источники). Что заставляет еще раз задуматься о его причинах и масштабах. Ибо как раз данное событие стало поводом для многочисленных, во многом противоречивых, саг, сказаний и легенд. Нетрудно догадаться, что двойное убийство народа бургундов на Рене, в сердце тогдашней Европы, не могло остаться незамеченным, запечатлевшись в глубине народной памяти. Но в чем заключалась его истинная причина? Или, точнее, в чем она могла заключаться?

Во-первых, напрашивается самое простое и вполне естественное объяснение. Виной всему была элементарная алчность гуннов, охочих до чужого добра. Тем более, что не оправившиеся от недавнего разгрома гунно-римским контингентом «миротворцев», потрясенные тяжелым поражением, бургунды вряд ли были способны оказать достойное сопротивление гуннским грабителям. Явившимся пограбить вдругорядь, чтобы забрать то немногое, что у побежденных, возможно, осталось. По-человечески можно понять и грабителей. Вспомним хотя бы сакраментальное «Похожу еще» киевского князя Игоря Старого, только что ограбившего древлян, возможно, подвластных князьям из знатного готского рода Амалов («Малов»), из «Повести временных лет». Или «Веревочка тоже пригодится» хлестаковского лакея Осипа из гоголевского «Ревизора».