— Знаешь, — Антон выключил фонарь, но темнее на причале отчего-то не стало, — ты не перестаёшь меня удивлять своим набором готовых банальностей. Не важно, был он или нет, но важно, что он сказал?! Но если его не было, то кто это всё за него сказал? Люди, которые его придумали? Люди, которые придумали этику и мораль, чтобы контролировать других людей и заставить их чувствовать себя виноватыми от собственного несовершенства? — Антон покачал головой, и кружок света на камне рядом с Ильёй тоже качнулся из стороны в сторону, вторя ему. — Ты всегда меня раздражал своей банальностью, обычностью. Я всегда думал: почему ты? Ну почему такому, как ты?

Илья молчал: он не знал почему. Он лишь знал, что всё должно решиться здесь, внутри синей горы, куда он приплыл сам. Он хотел выждать и дать Антону говорить.

— Ты такой… обычный, такой… никакой. — Антон улыбнулся. — Знаешь, что меня больше всего в тебе раздражает? Твоя неопределённость. Ты ни в чём до конца никогда не уверен; одна рефлексия и никакой веры. Ты всё подвергаешь сомнению, но боишься отвергнуть. До конца. Ты всегда оставляешь лазейку, тропку назад. Помнишь, как ты объяснял мне, что бог не занят отдельными судьбами, что он слишком велик для этого? Он занят вселенной, миропорядком, и потому глупо надеяться на него и о чём-то просить? Но когда тебе плохо, когда ты напуган, ты — с твоим интеллектуальным богосомнением — зовёшь его и просишь о помощи. Ты мне сам рассказывал, что молишься каждый раз, когда садишься в самолёт. На всякий случай.

Это была правда: каждый раз перед взлётом и посадкой Илья читал «Шема Исроел Адонай Элохейну…». Он не знал, почему он выбрал именно эту молитву. Впрочем, особого выбора не было: это была единственная молитва на иврите, которую он знал. Илья считал правильным молиться на иврите.

Неправдой было другое: он никогда не рассказывал об этом Антону. И вообще никому.

— Давай, зови своего бога, — весело сказал Антон. — Только бесполезно: он не придёт.

Ему здесь плохо — слишком плотная энергия, слишком много материи. Это мы должны вернуться к нему. В прямом смысле.

— И что, вы нашли путь? — Это был вопрос, но Илья произнёс его как утверждение. — Вы нашли путь?

Где-то под настилом плеснуло водой. Словно тёмная вода тоже хотела знать, как вернуться к богу, и нетерпеливо требовала ответ.

Они долго молчали. Илья начал бояться, что Антон заснул. Или ему просто нечего сказать и он сейчас в этом признается. Илья хотел знать: вдруг эти люди поняли, догадались, открыли то, что другие искали и отчаялись найти? Илья хотел надеяться. Жёлтый лучик снова поселился у Ильи на груди. И погас.

Он еле видел Антона — тёмный силуэт в тёмном воздухе тёмной горы. Они долго сидели недвижные, рядом, каждый в своём дальнем сознании, каждый — не вместе с другим. Потом Антон встал и зажёг свет у себя на лбу.

— Пора, — сказал Антон.

Он встал и пошёл к чёрной дыре прохода в туннель. Он не глядел на Илью.

— Что пора? — Илья тоже встал. Он не хотел оставаться один.

— Пора, — повторил Антон; он уже был в тёмном проёме туннеля. — Тебе пора.

Воздух в туннеле был плотный, будто в сжатых лёгких. Таким воздухом не хотелось дышать. Илья едва успевал за Антоном.

Скоро начались пещеры. В темноте Илья не мог понять, одна это огромная пещера, разделённая сводами на отсеки, или несколько пещер. Он заметил, что стало ещё жарче. Они продолжали спускаться — постепенно, полого. Вдруг туннель кончился, и они оказались в небольшом каменном раструбе, от которого чёрными провалами веером уходили проходы. Отсюда можно было идти в любую сторону.

У одного из проходов в камень был вбит железный крюк, на нём висела верёвка.

Вокруг были люди. Илья их знал. Он их знал почти всех. Их лица были неровно освещены сверху шахтёрскими фонарями на лбах, а тела расплывались в тонувших кругах бледно-жёлтого света.

Руди и Микка — бывшая миссис Рутгелт — смотрели, словно пытаясь узнать, словно он был кто-то из их дальней жизни и они успели его позабыть. Справа от них Эдгар и Роланд, одного роста и оттого странно похожие, загораживали собой Ому. Ома стояла, опираясь на зонтик, и не смотрела на Илью; она смотрела на Кэролайн, что была совсем рядом с Ильёй, совсем. Илья хотел до неё дотронуться, но понял — нельзя.

Он не знал почему, но было нельзя.

Ещё дальше справа Илья узнал Джеффа; он был с ним в Нью-Йорке на латихане. Рядом с ним стояла красивая жена Ави, но самого Ави не было видно; слева от неё темнело строгое лицо Дези.

Они держались за руки. Илье вдруг стало важно, где Ави, и он поискал его глазами, но не нашёл. Возможно, он был среди других людей, что стояли чуть дальше, во втором ряду, и Илья не мог их разглядеть. А возможно, его там и не было.

Он посмотрел на Антона. Тот улыбался. Рядом, слева, стояли его родители. Мать Антона, со скошенным от недостатка освещения лицом, кивнула Илье. Илья от неожиданности кивнул в ответ. Он не знал, что сказать.

— Вот, — Антон показал на проход, у которого был вбит крюк, — дальше ты один.

Илья взглянул в темноту прохода; там ничего не было. Он понимал, что всё, что происходит, это инициация и нужно её пройти, чтобы стать членом странной группы людей, которые были не теми, кем были.

— А вы все? — спросил Илья. — Вы что, не пойдёте со мной?

Он не хотел идти один по тёмному каменному туннелю. Он ещё раз обвёл взглядом стоящих перед ним людей; их лица были еле различимы в свете фонарей, горящих на лбах. У Омы фонаря не было, но её лицо отчего-то было видно не хуже других. Она не смотрела на Илью.

— Нет. — Антон засмеялся. — Дальше ты один. Не бойся, тут недалеко.

Ему было весело. Он потушил свой фонарь. Илья пошёл к проходу. Здесь, у границы темноты, он вспомнил слова Кассовского. Илья остановился и обернулся к Антону.

— Странно, — Илья пытался разглядеть его лицо, — Кассовский мне говорил, что все здесь меня любят. Кроме Омы. А ты, оказывается, меня тоже не любишь.

Это и вправду было странно.

— Не горюй, — сказал Антон. — Я постараюсь тебя полюбить.

ГОРЫ растут не только вверх. Поднятие почвы нужно уравновесить: Земля поддерживает гравитационный баланс между своими слоями. Те же компрессионные силы, что выталкивают массы камня над окружающей поверхностью, выдавливают другой камень вниз. Земная кора в таких местах много толще. Это называется «корень горы».

Илья однажды читал, как растут горы, и сейчас ему казалось, что туннель — узкий, едва ли не в ширину плеч — шёл так глубоко, словно стремился выйти в это утолщение, к корню Хебивери Маунтэн. Он трогал неровный камень туннеля и удивлялся, отчего камень тёплый.

Впереди блеснул красный огонь и пропал. Илья повернул вслед за изгибом подземного пути и зажмурился от неожиданности света вокруг. Он ничего не мог видеть, но понимал, что здесь кто-то есть. Он протянул руку и опёрся о каменную стену горы. Камень был тёплый.