Кто-то — рядом — взял Илью за руку, повернул к себе и обнял. Адри поцеловала его в губы — легко, вскользь, найдя кончиком языка его язык. Она прижалась к нему, и он чувствовал её тело вдоль своего. Это длилось мгновение. Потом он был снова один, и Илья знал, что нужно открыть глаза.

Свод над ним уходил так высоко, что казалось — там чёрное небо. Илья не мог видеть дальние от него стены пещеры: они растворялись в мягкой серой мгле, что заполняла края видимого мира вокруг.

Пещера была огромной, и он не понимал, как она умещается внутри горы. Её пол полого скатывался вниз, к центру. Вернее, пол расходился от центра во все стороны, стремясь вверх, как распустившийся цветок.

В центре пола не было. В центре, из овального жерла диаметром метров в шесть, рвался огонь. Огонь был разноцветный — то бордовокрасный, то холодный синий, то вдруг жёлтый с белыми проблесками внутри. Огонь горел ровно, но иногда поднимался выше, словно хотел выпрыгнуть и убежать. В воздухе пещеры плыл слабый запах газа. Было тепло.

Он повернулся к Адри, но там, где она только что была, его ждал Кассовский. Он держал Дилли как-то странно — не за руку, а за пальцы, высоко в воздухе, словно приглашая её на старый манерный танец.

Свет из его фонаря ударил Илье в глаза. Это продолжалось секунду, а потом Кассовский провёл Дилли к огню. Здесь он остановился и поманил Илью свободной рукой.

У огня было не жарче и отчего-то спокойнее. Илья подошел и встал метрах в двух от Кассовского. Тот отпустил Дилли и выключил фонарь: здесь было светло. Дилли заплетала косу, и у неё это не получалось: волосы не хотели слушаться и мягким чёрным шёлком выскальзывали вдоль шеи к плечам. Дилли топнула босой ногой о каменный пол, жалуясь на свои волосы. Её тёмный взгляд скользнул по Илье, и Дилли смешно сморщила нос.

— Вы знаете, что там, внизу? — спросил Кассовский. Он смотрел поверх Ильи, словно боялся попасть ему в глаза лучом своего уже потушенного фонаря. Илья обернулся: вдруг Кассовский спрашивает кого-то другого? Но там никого не было: лишь жёлтый лучик фонаря у Адри на лбу.

Илья повернулся обратно к Кассовскому.

Дилли сидела на полу в своей любимой позе — обхватив руками колени и уронив на них голову. Вблизи свет от огня падал неровно, и казалось, у неё пол-лица.

— Там газ. — Илья устал и тоже хотел сесть на пол. — Природный газ. Недра.

Последнее звучало глупо, но он решил не поправляться. Много чести.

— Там, — Кассовский показал вниз, откуда вырывался огонь, — там заперт хаос.

Илья промолчал. Он решил выслушать объяснения Кассовского. Он понимал, что это последняя часть Плана, и решил пройти всё до конца. Он решил остаться и потом уговорить Адри улететь с ним в Нью-Йорк.

— Вы помните миф Гесиода о Хаосе? — Кассовский не стал ждать ответа. — Всё произошло из Хаоса, чёрной бездонной тьмы, которая ничто. Гея, Земля, родилась из хаоса, и Тартар, подземный мир, родился из хаоса, и Никс, чёрное небо, и Эрос, любовь. Хаос, это ничто, породил всё.

Илья кивнул; он помнил. Он хотел знать, что дальше.

Дилли мастерила что-то из своих волос, свесив их поверх полуосвещённого лица. Её тень, много больше её самой, терялась в ближней полумгле пещеры. Тень двигалась сама по себе, и когда Дилли это заметила, она попыталась поймать тень. Дилли накрыла ладонями свои чёрные воздушные руки, но те убежали от неё в тёмноту. Дилли хлопнула в ладоши, и огромные руки из тени беззвучно хлопнули вслед за ней. Дилли рассмеялась. Она посмотрела на Илью, видел ли он её игру.

— Вы правы, там газ, — неожиданно буднично сказал Кассовский. — Жерло горы — это естественный ионизатор. Понимаете? Газ, третье состояние материи, уже там. Нужен только свободный электрон, который нарушит баланс внутри материи, преодолеет её притяжение и уйдёт. Нужна божественная искра.

— И где её взять? — спросил Илья.

Он понимал, что сейчас Кассовский откроет ему План. Илье вдруг стало тревожно внутри, что сейчас всё закончится. Он уже начал привыкать к своей новой жизни, где мир начинался заново каждое утро и ни к чему нельзя было привыкать.

Кассовский засмеялся. Он взмахнул руками, словно прямо сейчас собирался взлететь и покинуть этот мир плотной материи.

— Как где? — смеялся Кассовский. — Вы и есть ответ на ваш собственный вопрос. Помните, нэнсеке — это люди с двойной пнеумой, вернее, с двумя пнеумами, одна из которых божественная. Эта божественная искра и есть свободный электрон. Она способна пробить туннель в гравитационном поле материи и тем самым уменьшить его для всех остальных. Понимаете? — радовался Кассовский. — В этом и есть ваша миссия. Для этого боги и спускались на землю в начале времён и оставляли, консервировали свои пнеумы, свой дух в некоторых из нас. Искру божью. Это и есть путь возвращения обратно. Это и есть их План.

Илья молчал. Он думал: а что, если это — то самое знание, которое он так долго искал? Он пытался почувствовать свою отмеченость, особенность — и не мог: он хотел есть.

— Понятно. — Илья кивнул. — И что нужно, чтобы это случилось?

— Сгореть, — сказал Кассовский. — Чтобы не осталось плоти, чтобы пнеуме было некуда вернуться.

На секунду, лишь на мгновение, Илья перестал чувствовать других в пещере. На мгновение здесь, внутри синей горы, были только он и огонь, тёплый, нестрашный, словно костёр в тёмном осеннем лесу. Затем Илья снова увидел Кассовского; тот смотрел куда-то в сторону, где не было ничего.

— Вы хотите меня сжечь? — спросил Илья. Почему-то ему стало смешно.

— Нет, что вы. — Кассовский поднял руки, протестуя против его слов. — Нет, нет! Вы меня неправильно поняли. Это — ошибка инквизиции, аутодафе. Почему, вы думаете, инквизиция сжигала еретиков? Они знали, знали. Они искали среди еретиков, колдунов, ведьм, таких, как вы, — нэнсеке. Поэтому они и называли это «ауто да фе» — акт веры. Это был акт веры в возвращение к истинному богу, акт веры в то, что божественные пнеумы сожжённых преодолеют притяжение плоти, и другие пнеумы, простые одинарные души сжигающих, смогут ускользнуть за полубогами, которых они сожгли. Они сжигали плоть, чтобы помочь, чтобы ослабить силу притяжения. Им было не важно, что насильно.

Кассовский замолчал. Казалось, сейчас он был там, далеко, где горели костры инквизиции. Дилли свернулась клубком у его ног и затихла, словно заснула. А может, и вправду заснула.

— Я тоже так думал вначале, — тихо сказал Кассовский, — тоже в это верил. Эту ошибку я больше не повторю.

Было очень тихо. Очень тихо вокруг.

— Вы что, — спросил Илья, — кого-то сожгли насильно?

Он хотел знать.

— Удивительно. — Кассовский развёл руками, и Илья понял, что он говорит не с ним: Кассовский обращался к кому-то поверх Ильи. — Более двух миллиардов христиан каждый день прославляют бога, который послал на смерть собственного ребёнка, своего сына. Я сделал то же самое, для всех. Для всех.