У союзников таких проблем не возникало. Они могли свободно жениться на немецких женщинах, что чрезвычайно раздражало советскую сторону. Подобное разрешение воспринимали как провокацию659. А союзники еще и посмеивались над вынужденным советским аскетизмом. Солдат из военной комендатуры Бельциг рассказывал товарищам: «…видел один американский журнал, в котором показаны жизнь и быт солдат. На одном снимке – американский солдат, который сидит на берегу реки с молодой немкой, тут же вино и закуска. На другом снимке показан солдат Советской армии, который сидит на противоположном берегу реки и удит рыбу»660.

Жениться нельзя, а сожительствовать можно? Первоначальные правила игры предполагали: не попадайся. Если ведешь себя демонстративно и открыто или даже, упаси боже, добиваешься разрешения на брак с немкой – отвечай. Если втихую – действуй на свой страх и риск, пока не поймают. Такое поведение явно вызывало понимание даже у некоторых руководителей. «Бороться с половым влечением здоровых людей нелегко… – оправдывал «сожителей» генерал Колесниченко. – Трудно себе представить, чтобы молодой, здоровый человек, находящийся в обстановке постоянного соблазна (ибо немки сами навязываются нашим людям, предвидя материальную выгоду) смог удержаться 2–3 года неопороченным связью с немкой. От этого могут быть застрахованы только старики (и то не всегда) и импотенты». Колесниченко подчеркивал, что это «касается многих людей, наших хороших советских людей, которые во время войны на фронте и в тылу тоже не были целомудренными, но которые обеспечили нам победу, и сейчас переделывают Германию, но которых мы теряем, дискредитируем, портим им будущую жизнь… Нужно считаться с тем, что к людям, которые из Германии откомандировываются за сожительство с немками, у нас на Родине будет соответствующее отношение, как к людям с „запачканной биографией“»661.

Генерал был прав. Удержать здоровых молодых людей от соблазнов было непросто, но и относиться к немецким приключениям сваговцев без партийной принципиальности Политуправление СВАГ не собиралось. Его сотрудникам категорически не нравилось, что «до сих пор (сентябрь 1947 года. – Авт.) имеют место случаи, когда некоторая часть военнослужащих продолжает сожительство с немецкими женщинами». Для объяснения этого пропагандистского провала находились подходящие доводы, да и примеры подбирались соответствующие. В основном, по утверждению политработников, так вели себя «отдельные военнослужащие», подозрительные по советским меркам, бывшие в плену или проживавшие продолжительное время на территории Германии во время войны. Таких брали «под особое наблюдение»662. Но тогда почему на партсобраниях, когда обсуждалась связь с «чуждым элементом», никак не удавалось «создать атмосферу нетерпимости». С критикой провинившихся товарищей выступали неохотно, «решения записывали не остро, а осторожно»663. На взгляд проверявших, это говорило о том, что многие чувствовали за собой те же провинности, но за грехи их не считали.

Политработники старались бороться с «немецкой заразой» изо всех сил. В 1948 году парткомиссиями к партийной ответственности «за связь и сожительство с чуждым элементом было привлечено 186 человек» (18% от общего количества рассмотренных дел). 73 человека за подобные деяния были исключены из партии. Но, по мнению секретаря парткомиссии при Политуправлении СВАГ Ф. А. Романова, несмотря «на жесткие решения» число подобных «преступлений» (в документе первоначально было написано слово «проступки», затем исправлено на «преступления». – Авт.) продолжало расти. Романов был возмущен: «…как правило, связь и сожительство с немецкими женщинами … не является неожиданностью, она в ряде случаев продолжается длительное время и почти у всех на глазах, тем не менее мы привлекаем к партийной ответственности коммуниста тогда, когда он уже почти врос в немецкую семью, когда он стоит на грани к измене Родине, а подчас в отдельных случаях и не знаем того, что офицер уже имеет от немецкой женщины детей»664. К концу существования СВАГ оценка сожительства от «безобразий» и «распущенности» сместилась в сторону политических обвинений. Дело дошло до убийственных формулировок: «…жил с немкой – врагом нашего народа»665. Хорошо хоть, что в качестве наказания использовали лишь партийные взыскания, в худшем случае провинившихся возвращали в СССР как не оправдавших доверия.

Помимо романтических отношений и постоянного сожительства, были и другие – случайные, мимолетные связи, порой приводившие к драматическим последствиям. В декабре 1945 года начальник канцелярии Штаба СВАГ майор Полегенько разослал по всем управлениям и отделам информацию, что при санитарной части (Кепеник Аллее, 83) открыт круглосуточный профилакторий венерических заболеваний. И просил довести это до сведения подчиненных666. В 1946 году «венкабинеты» были открыты при санчастях в провинциях и землях667. Но кто пойдет в профилакторий, когда связь с немецкими женщинами и заражение венерическими болезнями считается преступлением «перед Родиной и семьей», когда каждый подобный случай воспринимают как «факт, позорящий Советскую военную администрацию» и рассматривают как чрезвычайное происшествие. (Так и говорили – «позорное ЧП»668.) О каждом больном следовало доносить по инстанциям и обязательно прилагать характеристику на провинившегося669. Неудивительно, что заболевшие предпринимали все возможное, чтобы не попасть в позорную графу. Болезнь скрывали, лечились самостоятельно, обращались за помощью к немецким врачам, хотя это было категорически запрещено. Только в одном Дрездене в январе 1946 года на приемах в немецких амбулаторных лечебных учреждениях и у частнопрактикующих врачей в среднем побывало пятьдесят – восемьдесят военнослужащих в день. Похожая ситуация была и в других городах Саксонии670. На июльском партактиве СВАГ в 1947 году начальник Политуправления СВАГ подвел политические итоги: «Венерические заболевания приносят колоссальный вред не только тем, кто заражается, но и нашему государству и нашему делу, ради которого мы здесь находимся671. Речь, таким образом, шла о проблеме не только медицинской, но в условиях оккупации и социально-политической.