Кэтрин

Во дворе пахло свежим лошадиным навозом; там было полно народу. Конюхи бегали туда-сюда, выполняли срочные поручения, подтягивали подпруги, вытягивали стремена, подсаживали своих хозяев в седло. Дадли гарцевал на игривом черном жеребце по кличке Красавчик, распоряжался, осматривал лошадей.

– Неженка для ее величества готова? – обратился он к одному из конюхов. – Задние ноги проверили?

– Да, милорд!

– Копыта смазали?

– Так точно, милорд!

– Гриву заплели?

– Да, милорд, и лентами украсили.

– Подстригли гриву?

– Да, милорд! В жизни не видел такой красивой кобылы!

– Выводите – я сам на нее посмотрю.

Парень убежал. Хотя его приказ могли выполнить с десяток старших конюхов, Дадли всегда осматривал лошадь королевы лично. Какое-то время я наблюдала за ним. Фигура у него отличная; он прекрасно управляется с капризным Красавчиком, иногда негромко цокая языком, чтобы успокоить жеребца, и отпускает поводья, хотя другие наверняка натянули бы их, напугав жеребца еще больше. Он заметил, что я слежу за ним взглядом.

– Нравится вам то, что вы видите? – спросил он.

– Мне нравится ваш конь.

Он улыбнулся:

– Леди Кэтрин, сегодня я приказал оседлать для вас Добряка.

– Правда? – порадовалась я. Добряк – один из его любимцев; я не привыкла к таким милостям.

– Да, в самом деле, – с улыбкой кивнул он. – Ее величество специально просили, чтобы вам выделили одного из лучших коней.

Я уже видела, как выводят Добряка – гнедого мерина со спокойным нравом. Он красив – у него на лбу белая звезда.

– Какая честь! – восхитилась я, почесывая звезду на лбу Добряка.

Он раздувал ноздри и фыркал от удовольствия; до меня долетело его жаркое дыхание. Я погладила его по шее и поцеловала в бархатный нос.

– А меня? – поддразнил Дадли.

– Не глупите, – поморщилась я.

Дадли всегда заигрывал со мной, когда королевы не было рядом. Его флирт безобиден, Дадли словно давал понять, что он на моей стороне. Во всяком случае, так мне казалось. Интересно, не стала ли новая милость плодом его стараний? Поговаривают даже о том, что Елизавета собирается меня удочерить; разумеется, впрямую мне ничего не сообщали, но я слышала разговоры придворных. Все, о чем говорится на заседаниях Тайного совета, так или иначе становилось известным. Уверена, Сесилу было по душе такое решение; в конце концов, он доводился мне дальним родственником. Может быть, даже он сам предложил королеве удочерить меня. Юнона считала, что Сесил на моей стороне. По ее словам, он готов на все, лишь бы не пустить на английский престол католичку Марию Стюарт. Я распутывала запутавшийся ремешок в сбруе Добряка.

– Не натягивайте удила, – посоветовал Дадли. – И пореже пользуйтесь хлыстом. Добряку особого поощрения не нужно.

Он развернулся и уехал, грум подсадил меня в седло.

Юнона тоже успела сесть верхом; она указала на другую сторону двора, где стояли ее братья:

– Поехали к ним!

Мы направились туда, где Гертфорд и его младший брат Генри пили стременную. При одном только взгляде на Гертфорда все сжалось у меня внутри; меня охватили воспоминания о наших тайных встречах. Целый год тайных свиданий!

– Нас будут сопровождать самые красивые дамы при дворе, – заявил Генри вместо приветствия.

– На вашем месте я бы не стала говорить так громко, – насмешливо отреагировала я. – Кое-кому ваши слова не понравятся!

Как будто услышав меня, появилась королева. Дадли подсадил ее в седло, поскольку такова была его обязанность; он единственный мужчина, который имеет право дотрагиваться до королевы. Всякий раз, как он прикасался к ней, у него делался такой вид, будто он уже завладел ею. Елизавета знаком велела ему ехать рядом и пустила лошадь с места в карьер. Всем остальным приходилось подгонять лошадей, чтобы не отстать от них. Гертфорд скакал рядом со мной; в толпе наши ноги соприкасались. Он как бы невзначай касался меня рукой. Волнение вновь охватило меня, как будто это наш первый вечер в Хенуорте, когда я притворялась, будто он мне безразличен. Я улыбалась про себя, лелея в душе воспоминания. Наши глаза встречались, он подмигивает мне, я в ответ посылала ему воздушный поцелуй. Мне было все равно, смотрят на нас или нет. Наша так называемая тайна давно была известна почти всем, во всяком случае, нашим друзьям, но королева настолько поглощена своей страстью, что, похоже, была совершенно слепа по отношению к нам.

К Юноне робко приблизился дядя Арундел. Он был одет в совершенно неуместный на охоте парадный дублет, расшитый золотом, сверху – широкий плащ, также отороченный золотой бахромой. Он выглядел так, словно собрался пировать, а не охотиться.

– Леди Джейн, – сказал он. – Вы окажете мне честь, позволив ехать рядом с вами?

– Милорд, – ответила она, – я обещала леди Кэтрин сопровождать ее.

– Значит, я буду сопровождать вас обеих. – Мы с Юноной переглянулись, я старалась не рассмеяться. Гертфорд и Гарри откровенно расхохотались.

– «Восстаньте, сэр Январь», – шептал Гертфорд брату, но не так тихо, чтобы его не услышала я.

Арундел не скрывал своего желания жениться на Юноне, а поскольку ему почти пятьдесят, а ей всего девятнадцать, мы прозвали ее леди Май, а его – сэр Январь. Арундел прислал Юноне свой портрет; на миниатюре он был изображен в наряде римского императора. Кроме того, художник ему явно польстил: на голове у него пышная шевелюра, а морщины чудесным образом разгладились. Его рисовала не Левина; она не стала бы до такой степени изменять то, что есть на самом деле.

– Милорды, что забавного нашли вы в моих словах? – обратился Арундел к Гертфорду и Генри, те раскраснелись от хохота. – Считаете меня старым дураком, вроде героев некоторых произведений Чосера?

Оба юноши смутились; Гертфорд стал извиняться, но Арундел продолжал:

– Гертфорд, вам стоит дважды подумать, прежде чем кого-то обижать. Возможно, и вам когда-нибудь пригодятся моя помощь и мое влияние.

– Дядюшка, они вовсе не хотели вас обидеть, – сказала я самым нежным голосом и погладила его по плечу. – Они всего лишь завидуют вашей… – Я хотела сказать «мужественности», но умолкла, потому что мне пришло в голову, что он может расценить мои слова как издевку. – Вашим богатству и власти.

– Ха! – фыркнул он, но я видела, что он доволен.

Он еле слышно повторял: «богатству и власти…» На его губах даже появилось подобие улыбки; он хлестнул свою лошадь кнутом по заду.

Оказавшись в поле, мы пустили лошадей в легкий галоп. Помня совет Дадли, я не понукала Добряка; чувствовала его силу и радостное волнение. Звук копыт, бьющих по сухой летней земле, был похож на бой тысячи барабанов, и меня охватило возбуждение. Добряк нес меня вперед; я готова была громко расхохотаться. Королева и Дадли скакали далеко впереди. Рядом с королевской лошадью бежала свора шотландских борзых. Одна взяла след, взволнованно тявкнула, и Елизавета крикнула: «Эй!» – и еще ускорила бег своего коня.