В голове начали взрываться сверхновые. Деа снова оказалась на колесе обозрения с Коннором. Она куда-то летела.

Издалека донесся чей-то крик:

– Боже, да заканчивай уже! Пацан, чертов пацан…

И детский вопль…

Коннор или его брат?

Нет, его брат уже мертв…

Она тоже умрет…

Легкие разрывались от боли, мрак наползал со всех сторон. Челюсть болела, с внутренней стороны глазных яблок вспыхивали молнии. Голова готова была лопнуть. Деа вспомнилось лицо Мириам, и будто прохладный ветерок защекотал ее лоб, как бывало, когда она смотрела из окна их старенького «фольксвагена», как мир проносится мимо.

– Дай им лица, – подсказал голос матери, легкий и смеющийся, долетев с ветром.

– Ах ты, тварь, тварь, тварь, – без остановки повторял убийца, но слова звучали будто издалека. Даже боль ослабела. Деа ехала с матерью по шоссе, и вот она уже поднимается на высокую башню, где живут сны.

– Нет, Деа, – сказала Мириам, и эхо отразилось от каменных стен. – Рано. Еще не сейчас.

Деа почувствовала, как в том мире ее рука сдвинулась на дюйм, на два дюйма и всплыла к лицу убийцы, к маске, натянутой на лицо. Деа с отстраненным любопытством смотрела, как в поле зрения появляется ее собственная рука, будто наблюдала за полетом воздушного шарика.

Все происходило какими-то скачками и рывками. Секунды кромешной темноты. Деа просунула согнутые пальцы под маску. Снова темнота. Взбешенный убийца с ревом разинул рот, словно пасть чудовища.

Деа рванула маску с его лица.

Раздался звук тысячи разбивающихся окон и крик, такой пронзительный и ужасный, что от него лопалась голова. Дядя Коннора отпустил ее и попятился от кровати, втягивая голову, словно так она не увидит его лица.

Но было слишком поздно.

Сильнейшим порывом ветра комнату разнесло на части. Кровать исчезла, пропали стены и потолок. Дядя Коннора и его сообщник унеслись, крутясь по спирали, во тьму.

– Деа! – Дядя Коннора выкрикивал ее имя, даже когда исчез, даже когда выцвел и рассеялся, как дым на ветру.

Наконец-то можно было отпустить воспоминание и позволить ветру нести себя. Деа будто плыла в темном бассейне. Ей очень хотелось спать, но темноту будоражили крики, всякий раз возвращая ее в сознание.

– Деа, это Кейт. Моргни, если ты нас слышишь!

Будто разряд пробежал по ее телу, и оно загорелось все сразу – пальцы ног и рук, грудь и легкие. Деа очнулась, хватая ртом воздух.

– Давай, держись, останься с нами! – Сверху надвинулось лицо Коннора, большое и белое, как луна. Деа осознала, что лежит на полу, а рядом сидит Коннор, положив ее голову себе на колени. Здесь и Кейт Патински. Голлум стоит, напряженно разговаривая по сотовому. Пластиковый контейнер с вафлями валяется на полу перевернутый, кленовый сироп впитывается в ковер. Даже смешно.

– Деа! – Кейт почти кричала. – Ты нас слышишь?

Деа открыла рот, но вместо ответа вышел лишь хрип. Во рту был вкус пепла. Она сглотнула и попыталась снова:

– Да. – И громче: – Да.

– Ты только нас не оставляй! – Голос Коннора дрогнул. – С тобой все будет хорошо.

У Деа болела голова. В ушах до сих пор звучал вопль – отдаленный, пронзительный. И тут она поняла: это полицейские сирены.

Она попыталась сесть, но это было как идти по воспоминанию Коннора: тело казалось тяжелым, точно железное.

– Вы вызвали полицию, – с упреком сказала она.

– Мы вызвали «скорую», – Коннор поддерживал ее под спину. – Ты не дышала. Я не мог привести тебя в сознание. Я думал… Думал, ты… – он не договорил. Деа впервые заметила, что он плакал, – глаза были красные, голос глухой.

– Нет, – Деа слишком устала, чтобы ссориться. Прижавшись к Коннору, она прикрыла глаза. Как же она устала… – Я не умерла.

Сирены приближались. Их вой напоминал пронзительный зуд огромного насекомого, но у Деа не осталось сил бегать. К тому же она сделала то, что должна была сделать.

Лежать в объятиях Коннора было удивительно приятно. Деа хотела извиниться за вторжение и открытую тайну, но не могла подобрать слова.

– Я тебя не оставлю, – говорил Коннор, гладя ее по волосам. – Я никому не позволю тебя тронуть. Я не дам тебя увезти.

Деа понимала, что Коннору не под силу выполнить эти обещания, но слова были такие хорошие, что она позволила себе поверить.

– Это был Бригс, – выговорила она. – Это его рук дело. Он с самого начала лгал…

– Тс-с, – Кейт легонько похлопывала Деа по колену. – Все хорошо, ты отдыхай.

Деа закрыла глаза, стараясь не обращать внимание на сирены и вообще на весь мир. Главное, что Коннор рядом. Его губы коснулись ее губ – совсем легонько, будто он боялся, что Деа разобьется.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

«Я тоже тебя люблю», – попыталась сказать Деа, увлекаемая теплой волной сна. Она отпустила берег и закачалась на мягких волнах, не противясь больше объятиям темноты.

Еще не открыв глаза, она поняла, что снова оказалась в больнице: запах хлорки говорил сам за себя. Слышались скрип колесиков каталки на линолеуме и ритмичное пощелкивание и гудение десятков приборов.

Она открыла глаза и увидела Бригса, сидевшего в углу. Как только он заметил, что Деа проснулась, то сразу напустил на себя обеспокоенный и даже вежливый вид. Но Деа успела увидеть его истинное лицо: уродливое, расчетливое, жестокое, следящее за ней, как жаба следит за мухой.

– Почему вы здесь? – спросила она. Страха перед Бригсом в ней уже не было, только отвращение. – Где Коннор?

– Тебе тоже доброе утро. – Бригс уперся ладонями о колени и встал. При виде толстых пальцев, клочковато поросших волосом, Деа отвернулась. Горло перехватило – фантомная память о том, как Бригс ее душил. – Коннор дома. У него крупные неприятности, и у тебя тоже.

– Забавно слышать это от вас. – Деа села, радуясь, что на этот раз ее не держат ни капельницы, ни катетер, и спустила ноги на пол: – Вообще-то мы ничего не сделали.

– Ты препятствовала расследованию и присвоила вещественные доказательства. – Бригс скрестил руки на груди. – Ты сбежала, а Коннор тебе помог.

Деа с удовольствием заметила, что ее не переодели в больничное белье, пока она спала, – она лежала в своей одежде. Сдернув куртку с крючка в углу, она с вызовом сказала:

– Так арестуйте меня!

– Арестовывать тебя мы не собираемся, – отозвался Бригс, все еще в образе огорченного папаши. – Я лишь хочу поговорить.

– Мне нечего вам сказать.

– Боюсь, у тебя нет выбора, – заметил Бригс.

Они в упор смотрели друг на друга. С неожиданной яростью Деа шагнула к Бригсу: