– Попробую вернуть контроль над антигравами. Хотя бы над одним из них.

Алекс протянул мне свою рубашку. Я разрезала ее ножницами на узкие полосы, как и блузку. Он захотел узнать, как я собираюсь это сделать. Но времени осталось слишком мало, и у меня не было желания вдаваться в долгие разъяснения.

– Смотри и учись, – сказала я.

Сунув ключ в карман, я снова забралась на свое место и связала полосы ткани между собой. Один конец импровизированной веревки я обмотала вокруг пояса, а второй привязала к сиденью.

– Пожелай мне удачи.

Я открыла дверцу. В кабину с ревом ворвался холодный ветер.

– Ты с ума сошла? – ужаснулся Алекс. – Хочешь выйти наружу?

– Это не страшно, Алекс. – Мы оба пытались перекричать ветер. – В нескольких метрах от обшивки царит невесомость, и от меня требуется одно – не уплыть слишком далеко. – Или не допустить, чтобы меня сдуло. – Но ты должен держать машину как можно ровнее. Если понадобится, используй вертикальную тягу и не выпускай из рук штурвал. Хорошо?

– Нет! – Он оттолкнулся от кресла. – Я тебе не позволю!

Я уже наполовину выбралась наружу.

– Это вовсе не так опасно, как кажется! – крикнула я. Куда опаснее было ничего не делать, это уж точно.

– Нет! Ты останешься здесь. Пойду я.

Мы оба понимали, что на такое он попросту не способен. Могу сказать в его защиту, что сам он искренне верил в серьезность своих намерений. Но я ни при каких обстоятельствах не могла представить себе, как Алекс выбирается из летательного аппарата. Вряд ли он рискнул бы выбраться даже на земле. К тому же он не знал, что делать.

– Все нормально, – заверила его я. – Я справлюсь.

– Уверена?

– Конечно. А теперь слушай: когда антигравы вновь заработают, зажгутся вон те две лампочки. Но до моего возвращения ничего не делай. – Я изо всех сил пыталась удержать дверцу открытой, борясь с воздушным потоком. – Если вдруг что-то пойдет не так…

– Что?

– Ничего. Не важно.

В этом случае он все равно бы не спасся.

Темно-синяя половина веревки еще недавно была самой дорогой моей блузкой. Вздохнув, я выбралась наружу. В уши ударил вой ветра, – похоже, я оказалась не готова к этому. Ветер оторвал меня от фюзеляжа, частично выбросив за пределы антигравитационного пузыря. Тут же вернулся вес, ноги превратились в мешки с кирпичами. Скиммер продолжал подниматься, увлекая меня за собой. Только теперь я осознала, что болтаюсь в воздухе на высоте в несколько тысяч метров.

Я плохо все продумала: намотала веревку на пояс, а не под мышками, и, когда она туго натянулась, у меня перехватило дыхание. Мне потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя. Затем я начала подтягиваться по веревке, перебирая по ней руками. К счастью, мне хватило ума (или везения) не делать веревку длиннее необходимого. Если бы меня полностью выбросило за пределы пузыря, я просто не смогла бы по ней взобраться.

Когда я поднялась чуть выше, мои ноги вновь оказались в антигравитационном поле, вернулась невесомость. Схватившись за подножку, я уселась на нее и попыталась перевести дух. Теперь я могла залезать в брюхо скиммера. Пусть и с трудом, но я до него добралась.

В каждой из гондол имелся люк. Моя задача заключалась в том, чтобы по возможности открыть оба люка и вновь подсоединить управляющие кабели к разъемам. До передней панели дотянуться было легко, а вот до задней подножка не доходила. Просто доплыть до нее не позволял ветер, к тому же не хватило бы длины веревки.

Дышать становилось все тяжелее. По краям поля зрения начала сгущаться темнота. Я достала из кармана ключ, осторожно держа его так, чтобы не унесло ветром, и нажала красную кнопку. Оба люка открылись.

В переднем отделении виднелся свободно болтающийся кабель. Все оказалось несложно: я вновь подсоединила его, повиснув на стойке – держаться пришлось одной рукой. (Кусачки я взяла на случай, если придется сращивать кабель.) Но с задней гондолой я ничего не могла сделать.

Закончив работу, я закрыла люки.

Разумеется, скиммер все еще поднимался. Мы прошли через очередное облако, и видимость на мгновение исчезла. Когда вокруг все прояснилось, я забралась обратно в кабину, рухнула на сиденье и захлопнула дверцу.

– Горит только одна лампочка, – сказал Алекс.

– Дело в том, что у тебя только один антиграв. Должно хватить.

Он нажал кнопку. Лампочка вспыхнула зеленым, и вес стал возвращаться. Мы по-прежнему поднимались, но не так быстро. Задняя часть скиммера задралась, а нос опустился: хвост все так же ничего не весил. Постепенно мы скапотировали носом вниз, поднимаясь все медленнее и медленнее, пока не достигли апогея. Затем мы начали падать.

– Ладно. – Я поставила черный ящик на «ноль».

– Что ты делаешь? – спросил Алекс. Мы смотрели прямо на океан.

– Предотвращаю катастрофу. Если во время падения мы будем периодически включать и отключать его, удар окажется не слишком сильным.

– Мы что, опять разобьемся?

– Вероятно, – ответила я. – Но дышать точно станет легче.

Мы продолжали медленно планировать вниз. Алекс дрожащей рукой похлопал меня по плечу, сказав, что я вела себя как настоящий герой и что он мной гордится.

Появилась патрульная машина и повисла в воздухе рядом с нами. Залив приближался, хотя и неспешно. Мы опускались, словно падающий лист, а патрульные подбадривали нас, говоря, что нужно держаться. Сердце мое успокоилось, щеки Алекса вновь обрели цвет.

Алекс изо всех сил пытался удержать скиммер над водой, но положение машины позволяло двигать ее только вверх и вниз. Через сорок минут после начала падения мы коснулись поверхности воды, но, в отличие от прошлого раза, мягко скользнули в волны. Все прошло хорошо. Со спасательной машины послышались радостные крики.

Мы решили все основные научные проблемы, за исключением одной, самой важной. Мы все еще умираем слишком рано. Предлагаю поставить перед всем миром такую задачу: каждый ребенок, родившийся до конца этого десятилетия, должен рассчитывать, что проживет несколько веков.

Хуан Карильо, генеральный консул Абервельского союза (4417 г. н. э.)

Могу точно сказать: взгляд на жизнь основательно меняется, если осознаешь, что кто-то собирается тебя убить. Полагаю, в этом нет ничего хорошего даже на войне, когда тебя хотят уничтожить лишь за ношение неправильной формы. Но если ты вдруг становишься мишенью номер один для конкретного человека, твой сон безнадежно расстраивается.

Мне было страшно. Правда, я никогда не призналась бы в этом – особенно после того, как Алекс стал рассказывать всем своим знакомым о моем безрассудстве и моей отваге.

– Вам стоило видеть, как она ползала снаружи, – говорил он Фенну. И Винди. И одному из мужчин, с которым я встречалась. И, наверное, каждому клиенту, с которым виделся или связывался. Возможно, он говорил это всем, кто контактировал с нами в следующие несколько дней. – Выдающаяся женщина.