– Это ваш дом? Вы миссис Холмон? – спрашивает полицейский с модной стрижкой «ежиком» и очках Top Gun – прямо хрестоматийный образ копа.

– Да, чем могу помочь? – отвечаю я, не зная, стоит ли изобразить удивление.

– У нас ордер на обыск дома, – объясняет он, глядя не на меня, а на папку в руках.

Он показывает мне листок. Я вижу, как один полицейский уже шныряет по двору за домом. Мы вовремя уехали, но у меня все равно учащается сердцебиение при мысли о том, что случилось бы, если б Финн не предупредил Пейдж.

– Да? Так мне вас впустить или…

Я понятия не имею, что следует говорить в таких случаях.

– Да, так будет проще, – вступает в разговор коп постарше, с пивным животом и бородкой с проседью.

Вдруг я понимаю, что в спешке даже не заперла дверь. Поворачиваю ручку, открываю дверь и отхожу в сторону. Не иду следом за ними. Я сижу в кресле-качалке на веранде и смотрю, как полицейские снуют туда-сюда.

Когда-то мой дом был убежищем. Сразу после свадьбы мне казалось, что в этом огромном доме я живу как в сказке. С годами он становился по-настоящему моим: с каждой комнатой, перекрашенной моими руками, каждой картиной на стене, каждой свечой или лампой, для которых я находила идеальное место. С кухней, которую я сама спроектировала при перепланировке. И особенно с каждой вехой, которую прошла Мия. Ее футбольные трофеи, украшающие камин, танцы в младшей школе, когда она сфотографировалась в брекетах, стоя рядом со своим кавалером Джонни Алгерсом перед пианино, рождественские праздники, когда она утопает в оберточной бумаге у елки. Теперь все это кажется испорченным. Муж в одночасье стал чужим, врагом, и теперь незнакомцы вторгаются в наш уютный дом, словно на место преступления.

Копы мало что извлекли из устроенного разгрома. Только драгоценный ноутбук, в краже которого Финн обвинил меня. Уверена, нужные файлы у детективов уже есть, как и ежедневник, и телефон. Они не сообщают мне, нашли ли что-то еще, а я не спрашиваю. Меньше чем через два часа полицейские уезжают.

Когда я возвращаюсь к Пейдж, она сидит с Эйвери на полу в гостиной и кормит ее крекерами. Николы там нет.

– Что случилось? Где она? – спрашиваю я.

– Прилегла в гостевой комнате, – объясняет Пейдж, смахивая пальцем крошки с щеки Эйвери, и поглаживает ее по волосам.

– Она нашла что нужно?

Пейдж кивает. Торжественно и печально.

– Боже. – Я закрываю глаза и качаю головой. – Как я понимаю, она дала тебе послушать.

Пейдж снова кивает. Никакие объяснения не требуются. Я уже слышала рассказы Николы, и мне не хочется слушать это снова на записи. Это слишком.

– Полиция нашла что-нибудь у тебя дома? – интересуется Пейдж.

– Не знаю. Как она?

– Не знаю.

До самого вечера мы тихо сидим в гостиной, играем с Эйвери и подыскиваем для нее детские передачи по телевизору. Потом я иду на кухню, беру пакетик с рисом быстрого приготовления и кладу его в микроволновку. Ставлю сковородку на плиту, чтобы пожарить курицу. Мы уже несколько часов не разговаривали. Никола еще спит. Мир как будто остановился. Я вытаскиваю на темной кухне несколько тарелок и ставлю на стол. Пейдж будит Николу, мы садимся за стол, а Пейдж по-прежнему держит Эйвери на руках. Никто не ест.

– Думаю, завтра надо отнести это в полицию, – говорит Пейдж.

– Я могу, – предлагаю я. – Копам не надо знать, где находятся Никола с Эйвери.

– Отнесу я, – возражает Пейдж. – Они уже знают, откуда я могла это взять. Я ведь постоянно собираю компромат на всех соседей. Теперь копы начали принимать меня всерьез.

– Да, наверное, это имеет смысл. А Никола останется здесь. Лучше ее не перевозить.

– Значит, переночуете здесь, хорошо? – обращается Пейдж к Николе, чтобы не выглядело так, будто ее здесь нет.

– Ладно, – соглашается она.

Никола вся как-то съежилась и выглядит сломленной. Неудивительно. Она смотрит на фотографию Калеба на стене, и Пейдж кажется, словно в комнате нет ни воздуха, ни надежды.

– Мы должны заставить полицию расследовать все это и найти ее документы, чтобы получить неопровержимые улики. Аудиозапись в этом поможет? – спрашиваю я, раз осталась единственной, кто ее не слушал.

Никола опускает голову. Я смотрю на Пейдж. Она кивает.

– Да. Поможет.

Прежде чем уйти домой, я помогаю Николе уложить Эйвери в импровизированную люльку, сооруженную из диванных подушек, и сжимаю ее ручку.

– Мы его поймали. Дело почти сделано. Можешь уже не волноваться, – говорю я, и хотя Никола кивает, выглядит она еще больше расстроенной, чем когда рассказывала мне свою историю.

– Спокойной ночи, – прощаюсь я и выхожу из задней двери – на всякий случай, чтобы пройти длинным путем вокруг квартала, и чувствую себя разбитой.

Когда я вхожу домой через заднюю дверь, там страшный кавардак. Не совсем такой, как в сериалах по телевизору, когда дом ограбили и перевернули вверх дном, но полицейские не закрыли за собой шкафы и ящики. Я собираюсь с духом, чтобы прибраться до возвращения Мии, а потом наливаю бокал красного вина, но не успеваю сесть, как дочь вваливается в дверь.

– Привет, мам. – Она хватает рюкзак и запихивает в него айпад и косметику со стола. – Пока!

– Стой! Ты только что вошла. Куда это ты собралась так поздно?

– Мам! Всего-то десять часов. И сегодня я останусь у Челси. Пришла только забрать вещи. Ты же сама разрешила.

– Да?

– А где папа?

Этот вопрос для меня как удар под дых. Я так погрузилась во все происходящее, что и забыла, насколько разрушительно это будет для Мии. Но теперь не время.

– Э-э-э… Вышел.

– А. Пока? – спрашивает она.

– Ладно. Иди.

Я слишком измотана, чтобы спорить. Понятия не имею, правильно я сказала или нет, но все равно не стоит тратить силы на размышления об этом. К тому же я не знаю, нужна ли мне здесь Мия. Она хватает вещи и бежит к машине подруги. Следовало ли мне все рассказать дочери? Или пусть считает отца эгоистичной сволочью, ради забавы употребляющим всякую дрянь с другими женщинами, а не убийцей? Пожалуй, не стоит пока говорить ей правду. Еще не время.

Я прохожу мимо ее комнаты. Там горит свет, работает телевизор, а на полу валяется косметика и одежда, перевернутый школьный рюкзак с вывалившимися учебниками. Еще включенный в розетку фен лежит на куче дешевых серебряных браслетов, запутавшихся в цепочках и резинках для волос. От истощения у меня все болит, но я захожу в комнату, выключаю телевизор и отсоединяю горячий фен. Гашу лампу