Я перевожу взгляд на самодовольную морду Хэмиша. Его голова покачивается из стороны в сторону, пока он что-то говорит. А я уже даже не помню, о чем разговор. Его бормотание заглушает стук в моих ушах.

Я опускаю глаза на свои руки, стараюсь сконцентрироваться на дыхании. Но розовые линии на ладонях начинают свербеть в унисон со стучащим ритмом. Покалывать, словно под кожей находятся иглы. И кривиться, как будто их растягивает неведомая сила.

Мне кажется, меня сейчас вырвет. Но я не могу оторвать глаз от шрамов. Один из них вздулся так, что вот-вот лопнет… И он действительно вскрывается. Его рваные края расползаются в стороны, обнажая в плоти полость. А затем расходится еще один шрам и еще один. Они все вскрываются брешами в ладонях. И эти бреши походят на… глазные впадины. И в тот момент, когда мне в голову приходит эта мысль, они моргают! Выбросив вперед руки – подальше от глаз – я испускаю дикий крик.

– Ава! Ава! Что с тобой? – устремляется ко мне Хэмиш.

И когда он проходит мимо окна, его отражение в стекле трансформируется в темноволосую девушку, наблюдающую за мной пустыми глазницами. Я отскакиваю назад, стул с грохотом падает на пол.

– Руки… мои руки, – задыхаюсь я, поднимая их вверх ладонями.

Для чего? Чтобы показать Хэмишу или защититься от него? Не знаю… Но когда у меня перед глазами оказывается левая ладонь, я вдруг вижу: никаких дыр на ней нет! Все линии целые, и они не расходятся. Это просто шрамы – тонкие розовые линии, которые, по словам врачей, через несколько лет станут едва видимыми. И никакого призрачного отражения на оконном стекле тоже нет. Пошатываясь, я добредаю до двери и выхожу из кабинета.

Я сижу в своей машине почти десять минут и уже начинаю дрожать от холода. Или от недавнего потрясения? Я могла бы включить печку, но старушка «Бесси» будет прогреваться целую вечность. Наверное, мне стоило вернуться в школу. Мой изначальный план – сбежать из школы и отсечь себе дурные руки – поразил меня своей нелепостью сразу, как только зябкий воздух прояснил мою голову. Человеку, наблюдающему вещи, которых на самом деле нет, вести машину не следует.

Да… все указывает на то, что я схожу с ума. И прежде всего эти дырки в руках. Ну как такое могло привидеться? Рациональный, с интонациями Карлы голос в моем мозгу напоминает: ты переживаешь сейчас ужаснейший стресс. Вкупе с переизбытком кофеина и недосыпом он может слегка… затуманивать сознание. Но мне на самом деле следует навестить доктора. Если я и вправду теряю рассудок, мне нужна помощь. Терапия. Лекарства. Что бы они мне ни прописали, я на все согласна! Лишь бы избавиться от этих странных видений в духе того, что настигло меня в кабинете Хэмиша.

Я медленно поворачиваю руки ладонями вверх. И, честно говоря, побаиваюсь – как бы они снова мне не подмигнули. Но руки как руки. Обычные, хоть и со шрамами. И когда я устремляю глаза в зеркало заднего вида, Сейди в нем нет. Только голос внутри звучит громче: если копы узнают, что ты видишь вещи, которых нет, они решат, что ты лучшая кандидатка на роль главной подозреваемой.

Я всю жизнь старалась игнорировать свой внутренний голос. Интуиция всегда меня подводила. Может, и сейчас мне просто следует дождаться, когда копы схватят убийцу, а потом позвонить доктору Эренфельд?

Но я тут же вспоминаю о Хэмише. И снова начинаю психовать. Одного только слова «прелестная» недостаточно, чтобы подозревать человека в таких страшных преступлениях. Но чем больше я думаю о нем как о вероятном убийце, тем больше нахожу совпадений. То, что Хэмиш старше и работает в нашей школе, уже весомая причина держать в секрете связь с юной ученицей. Хэмиш всегда выделял Фрейю. Даже потворствовал ей. Настолько, что выдвинул ее кандидатуру на учебу в летней художественной школе. Потом Карла увидела, как Фрейя выходила из его кабинета расстроенной. А теперь на столе Хэмиша появилась фотография, которой раньше не было. Как будто он хочет всех убедить: «Посмотрите на меня! У меня есть невеста! Я не могу быть тем уродом, что убивает подростков!»

Взяв сумку, я шарю в ней в поиске бутылки с водой и обнаруживаю, что скомканного рисунка со шкафчика Фрейи в ней больше нет. Я проверяю карманы. Ничего!

Проклятие! Где он мог выпасть? В кабинете Хэмиша? Или в коридоре? Я вываливаю из сумки все содержимое. Роюсь, как полоумная, в вещах. И вдруг моя рука приземляется на то письмо, что вручил мне утром странный адвокат. Даже не подумав сложить разбросанные вещи снова в сумку, я несколько секунд рассматриваю его, а потом вскрываю конверт.

«Уважаемая мисс Тёрн!

В соответствии с договором купли-продажи… по поручению мистера Мэдока Миллера… долю поступлений… по случаю вашего восемнадцатилетия… сумма в $ 250 000…»

Что? ЧТО? Похоже, мне опять мерещится. Потому что в этом письме не может говориться о том, что я только что прочитала. Я заглядываю в конверт, а там – черт возьми! – там чек! Чек с моим именем и на огромную сумму. Подписанный Мэдоком Миллером…

Стук в окно заставляет меня подпрыгнуть. Да так резко, что я чуть не разрываю чек пополам. Стекло запотело, при виде неясной фигуры за окном мое сердце заходится. Я не двигаюсь. Оставь меня в покое!

– Ава! Открой окно.

Услышав голос Доминика, я выдыхаю. Кнопка стеклоподъемника не работает, и я открываю дверцу.

– С днем рождения! – поздравляет меня парень, вручая с ухмылкой стаканчик любимого кофе.

– Что это такое? – машу я перед ним чеком.

Доминик смотрит на него, слегка приподнимает брови, затем берет мою свободную руку и вытаскивает меня из машины.

– Эй! Ты что делаешь?

– Ты замерзла, – уже тащит меня к своему «Порше» парень; я только сейчас замечаю, что он припаркован совсем рядом. – А моя машина – не холодильник на колесах. И если ты собираешься со мной драться, я бы предпочел делать это в тепле.

Доминик распахивает передо мной пассажирскую дверь. Смерив его долгим взглядом, я все же сажусь. В нише для ног лежит бумажный пакет с этикеткой лекарства. Наверное, поэтому Доминик опоздал в школу.

Сев на водительское сиденье, он включает обогрев. Теплый воздух мгновенно заполняет салон, и моей заднице тоже делается тепло.

– Сиденья с подогревом, – поясняет Доминик, верно считав мои мысли.

Я выглядываю из-за стаканчика:

– В самом деле? А я подумала, что описалась… Объясни мне, что вот это значит, – тычу я в парня чеком. – Пожалуйста! Иначе я второй раз на дню слечу с катушек.

– Мы вернемся ко второй части твоего заявления через пару секунд. А насчет чека… к нему должно было прилагаться письмо с объяснением.

– Да, прилагалось. Только там до фига юридических терминов. Ты в курсе? – Не знаю, почему я так сильно уязвлена, но это так.

– Да, в курсе. То есть я хочу сказать, что для меня это секретом не было… в отличие от покупки усадьбы, которую родители держали в тайне и о которой сказали нам лишь за два дня до переезда. – Доминик спокойно встречает мой скептический взгляд. – Они не хотели, чтобы мы… ну… мы с Фрейей бахвалились перед тобой в школе. Я правда от тебя ничего не скрывал. И кем бы мы ни были… Я правда не знал, что ты не в курсе об этих деньгах. И я не знаю всех деталей, но папа сказал мне, что при покупке усадьбы одним из условий сделки с твоим дядей стала выплата тебе доли выручки от продажи. А до твоего совершеннолетия деньги хранились в доверительном фонде. Еще раз с днем рождения!