Мама Форда сидит в первом ряду. Мэдок – через стул. Доминик – буфером между ними. Матери Доминика и Фрейи я нигде не вижу.

Миссис Саттер из тех людей, что пышут энергией, даже если ничего не делают. Хотя такого не бывает. Она всегда чем-то занята, и ей это нравится, понимаете? Когда она идет, она не просто шагает, а словно подпрыгивает над землей, готовая в любой миг взмыть; ее ногам некогда прикасаться к земле. Если бы я взялась нарисовать миссис Саттер, я бы изобразила ее в сверкающем пузыре, парящем над самой землей. Всегда в движении! Но сегодня она выглядит изнуренной: щеки ввалились, под глазами темные круги. Горе словно придавило ее, ссутулило спину.

Обернувшись через плечо, миссис Саттер обводит взглядом собравшихся. Ее глаза скользят с одного лица на другое. Она кого-то ищет? Кого? Того, кто убил ее сына? Или она просто пытается вычислить, кто пришел на этот вечер ради Фрейи, а кто – ради Форда? На мне миссис Саттер задерживает взгляд. И на какую-то долю секунды ее губы трогает слабая улыбка.

Внезапный ливень, забарабанивший по рифленому железу крыши, заставляет меня вздрогнуть. Я почти не слышу того, что директриса Говер говорит в микрофон. Я напрягаю слух, пытаясь разобрать хоть какие-то слова, и наконец осознаю, что она читает выдержку из последнего сочинения Форда.

– Боже! – бормочу я.

Ладно бы сочинение было хорошим… Я не знаю, плакать или смеяться. Кэролин сжимает мою руку, хотя она настолько потная, что влага не могла не просочиться сквозь перчатку. Судя по виду дяди Тая, духота одолевает и его – щеки покраснели и пошли пятнами. Я рада, что они оба пришли на вечер, хотя последнюю пару дней я старательно их избегала. Я не знаю, как сказать им о чеке Мэдока Миллера. И еще не решила, оставить его или вернуть.

– Форду бы это не понравилось, – шепчет Кэролин.

И я представляю, как он сидит рядом, изучает лица собравшихся и кидает на меня говорящий взгляд: «Прикинь, эти придурки действительно пришли!»

Большинство из них – учащиеся школы. Но взрослых тоже много. Наверное, это друзья мамы Форда и родителей Фрейи. Или их знакомые.

Я сижу между Кэролин и Дафной. Сбоку от Дафны сидит ее отец, дядя Тай – рядом с Кэролин. Офицер Чавез явился на вечер в униформе, но не как представитель органов правопорядка, а чтобы отдать дань уважения, как сказал он нам при встрече. Но в зале помимо него много копов при исполнении. Они стоят в задней части актового зала, у входов-выходов и возле сцены. На секунду мне кажется, будто я вижу девушку с длинными темными волосами, стоящую между двумя полицейскими в форме. Но стоит мне моргнуть, и она исчезает.

Детектив Холден стоит неподвижно у задней стены. Даже если бы я не встречалась с ним раньше, я бы почувствовала характерный душок полицейского, исходящий от него за милю в разные стороны. Вот он шагает вперед и, сменив на сцене директрису Говер, стучит по микрофону пальцем. Микрофон оглушительно фонит.

– Прошу прощения, – говорит детектив, как будто он еще не привлек к себе всеобщее внимание. – Я детектив Майк Холден. И при содействии местной полиции я расследую смерть Форда Саттера и Фрейи Миллер, почтить которых вы пришли сегодня сюда. Пользуясь моментом, я хочу вас заверить: мы делаем все, что от нас зависит, чтобы установить обстоятельства случившегося. Я знаю, многие из вас уже побеседовали с нами, и мы вам очень признательны за помощь. И мне бы хотелось донести до вас: мы не верим, что гибель Форда и Фрейи – начало серии. Вместе с тем я призываю всех ребят: не выходите из дома в темное время суток в одиночку. Вы, должно быть, тоже заметили возросшее количество полицейских на улицах… Сейчас мне бы не хотелось отнимать у вас время. Но на тот случай, если кто-либо из вас располагает информацией, важной для следствия, я оставлю свои контакты у директора Говер, и она обязательно поможет вам связаться со мной.

Холден уже готов сойти со сцены, когда из зала доносятся выкрики:

– А как наши дети? Вы гарантируете, что они в безопасности?

– Может, вы организуете полицейское сопровождение детей в школу и из школы?

– Почему у школьных ворот наших детей караулят репортеры?

– Вы действительно убеждены в том, что первая девушка утонула сама, а не была убита? Может, в городе все-таки орудует серийный убийца?

– Почему вы еще никого не арестовали? С убийства Фрейи Миллер прошло уже две недели!

Детектив Холден поднимает руку, и крики в зале стихают.

– Об этом вам не нужно беспокоиться. Мы твердо убеждены, что смерти Форда Саттера и Фрейи Миллер связаны, но вероятность того, что преступник посягнет еще на чью-нибудь жизнь, крайне мала. Скажу вам больше: между гибелью Клэр Палмер и смертью этих двоих ребят связи не прослеживается. Клэр Палмер утонула. Ее смерть – несчастный случай. Благодарю за внимание. – Не дожидаясь новых вопросов, Холден быстро сходит со сцены и возвращается на свое прежнее место у стены.

– Похоже, никуда они в своем расследовании не продвинулись, – бормочет Кэролин мне на ухо.

Я наклоняюсь к ней ближе:

– Ты так думаешь?

Кэролин пожимает плечами:

– Они никого еще не арестовали.

– А Лиам? Что-то он не попадается мне на глаза в библиотеке в последние дни.

Кэролин наклоняется ко мне еще ближе:

– Мистер Мейтленд заходил в аптеку. Лиам непричастен к убийствам – по крайней мере, непосредственно. Но при проверке его телефона копы обнаружили массу сообщений несовершеннолетним девушкам. Я не знаю, предъявили ли они ему обвинение, но из библиотеки его уволили.

– Да ты что? Правда?

– Это ужасно. Я рада, что его уволили.

– Я бы хотела сказать несколько слов о сыне…

При звуке голоса миссис Саттер, вырвавшегося из динамиков, мы с Кэролин резко разворачиваемся лицом к сцене. Мама Форда стоит у микрофона, одетая в черное, цельнокройное, плотно облегающее фигуру платье и мешковатый блейзер. Такое впечатление, будто эти вещи шили или покупали для двух разных женщин. У Форда были такие же вьющиеся волосы, как у миссис Саттер, хотя в ее прядях уже проглядывает седина. И глаза у Форда были мамины – ясные, пронзительные, голубые. Я вижу это по увеличенной фотографии Форда рядом с миссис Саттер. Снимок нечеткий, слегка размыт, как будто его взяли с одного из профилей парня в соцсетях. И Форд на нем не улыбается, а щурится в камеру. Но не угрюмо. А так, словно внимательно слушает, что о нем говорят на посвященном ему вечере. По крайней мере, не пытается лизнуть свой сосок.

При воспоминании о фотках, которые Форд подсунул в мой шкафчик, на меня накатывает смех. Но засмеяться у меня не получается – горло тут же обжигает горький ком. Он больше никогда не подсунет мне такие глупые фотки. Никогда не попытается меня рассмешить. Господи, мне не верится, что это было всего две недели назад! Но затем я вспоминаю нашу встречу у минимаркета. Я тогда в последний раз видела Форда живым. Он был чем-то напуган, чуть не толкнул меня под машину Хэмиша. Интересно, если бы Форд не умер, простила бы я ему это… и все остальное? Боль в груди отвечает «Нет!», но если по правде, то я не знаю.