Под крик петуха я испуганно проснулся и понял, что устроился рядом с кормушкой и заснул. От натекшей у меня изо рта слюны вся одежда у мастера на груди была мокрая. Страдающие бессонницей лишь по запомнившимся обстоятельствам сна могут понять, спали они или нет. То, что много лет страдающий бессонницей Ван Гань заснул у кормушки – воистину радостное событие, с которым можно только поздравить! Конечно, еще большая радость, что заснул мастер. Он чихнул, понемногу открыл глаза, потом вдруг вспомнил о чем-то важном и выскочил из кормушки. Занималась заря, ее лучи проникали в окно. Мастер кинулся к верстаку, сорвал пластиковую пленку с расставленных в несколько ярусов комков глины, взял один, помял-помял, потискал-потискал, и вот уже на верстаке перед ним появился шалун в красном набрюшнике с торчащей вверх косичкой. Душу вдруг переполнили чувства, в ушах словно зазвучал притягательный голос той женщины. Кто она? Кто это может быть? Наверное, она и есть исполненная великой любви и скорби Матушка Чадоподательница!

При этих словах в глазах Ван Ганя и впрямь заблестели слезы. Но и из глаз Львенка лился необычный свет, ему на самом деле удалось растрогать ее.

– Я на цыпочках принес фотоаппарат и украдкой сделал несколько снимков того, как мастера охватывает творческое вдохновение, – продолжал рассказ Ван Гань. – На самом деле ему хоть стреляй над ухом, и то он совсем не обязательно очнется. Выражение лица мастера постоянно менялось – то суровое и строгое, то веселое и озорное, то каверзное, словно он задумал какую проделку, то тихое и печальное. Очень скоро я обнаружил, что выражение лица мастера связано с выражением лиц детей, которых он в тот момент создавал – то есть, лепя ребенка, он сам преображался в этого ребенка, был тесно связан с ним, они составляли одну плоть и кровь.

Их становилось все больше на рабочем верстаке перед ним – один, другой, еще один. Они, мальчики и, конечно, девочки, выстраивались полукругом лицом к нему – ну как у меня во сне! Вот ведь какое приятное удивление! Сколько чувств поднялось в душе! Значит, два человека могут видеть один и тот же сон. «Воедино трепещут сердца – рога волшебного носорога»[88] – этим речением в древности описывали любовь мужчины и женщины, но оно в полной мере подходит и к нам с мастером. Мы хоть и не влюбленные, но испытываем одни и те же чувства! Тут вы должны также понять, почему мастер вылепил столько детей и ни один не похож на другого. Мастер подбирал образы детей не только из жизни, он подбирал их еще и из снов. В моих руках нет такого мастерства, но у меня есть душа, одаренная богатой силой воображения, у меня есть глаза, способные снимать все как видеокамера. Я могу одного ребенка превратить в десять, сто, тысячу детей, и вместе с тем могу тысячу, сто, десяток детей сконцентрировать в одном. Благодаря снам я передаю мастеру заготовленные в моей голове образы, и потом руками мастера эти дети превращаются в продукцию. Поэтому я и говорю, что в нашем партнерском сотрудничестве мы с мастером назначены друг другу самой природой. Поэтому можно также сказать, что эта продукция – плод нашего коллективного творчества. Говоря так, я нисколько не пытаюсь присвоить заслуги мастера, любовь, которую я пережил, давно уже заставила меня разочароваться в житейском, слава и выгода для меня, как плывущие облака. Говорю я это, чтобы объяснить это чудо, чтобы стала очевидной связь сна и творчества, чтобы вы поняли: потерять любимого человека – это настоящее богатство, тем более если речь идет о человеке творческом. Не пройдя закалку утраченной любви, невозможно достичь высот искусства и творчества.

За все время беспрерывного рассказа Ван Ганя мастер оставался неподвижно в той же позе, подперев щеки руками, и, казалось, сам уже превратился в глиняную статую.

Компакт-диски с серией «Чудаки дунбэйского Гаоми» Ван Гань прислал нам с мальчиком. В шортах на помочах, из которых торчали длинные ноги, как у Пиноккио, обутые в тяжеленные с виду сапоги с высокими голенищами. Льняные волосы, почти белесые брови и ресницы, серо-голубые глаза – с первого взгляда можно понять иностранную породу. Львенок поспешила принести ему сластей. Мальчонка спрятал руки за спину и на сильном дунбэйском диалекте Гаоми заявил:

– Он сказал, что вы должны дать мне не меньше десяти юаней.

Мы дали ему десять юаней. Мальчонка поклонился, свистнул в свисток и бегом спустился по лестнице. Опершись о подоконник, мы наблюдали, как он, подобно персонажу мультфильма, огромными шагами направился к расположенному напротив жилого микрорайона детскому развлекательному центру. Там то появлялись, то исчезали вагонетки американских горок.

Несколько дней спустя, прогуливаясь у реки, мы опять встретили этого мальчонку. Вместе с ним шла, толкая детскую коляску, высокая белая женщина. Мальчик и девочка – по всей видимости, его сестренка – осторожно двигались на роликовых коньках, в цветных пластмассовых шлемах, защитных наколенниках и налокотниках. За женщиной шел мужчина средних лет с красивыми чертами лица. Он говорил по мобильному телефону на мелодичном чжэцзянском диалекте. За ним трусил крупный и упитанный золотистый ретривер. Я сразу узнал в мужчине знаменитого профессора одного из пекинских университетов, известного общественного деятеля, часто появлявшегося на телевидении. Львенок тоже склонилась своим пухлым лицом к коляске, в которой лежал голубоглазый, как заморская кукла, ребенок. Женщина улыбнулась, выказывая хорошие манеры, однако на лице профессора отразилось презрение. Он поспешно схватил Львенка за руку и оттащил от коляски с ребенком. Ее глаза были прикованы к младенцу, и она даже не взглянула на профессора. Я закивал профессору в знак извинения, он тоже чуть кивнул в ответ.

– Надеюсь, в следующий раз увидев прелестного ребенка, ты не будешь вести себя как волчица, которая прикидывается доброй бабушкой из сказки, – указал я Львенку. – Нынче дети изнеженные, а ты знай глядишь на ребенка, даже не посмотришь, как на это отреагируют родители.

Львенок страшно обиделась, сначала изругала самовольно превышающих рождаемость богачей, а также мужчин и женщин, которые после брака с иностранцами только и делают, что рожают детей. Потом началось самобичевание, сожаление о том, что она тогда вместе с тетушкой проводила суровую политику по ограничению рождаемости, что привело к стольким абортам, что она нарушила законы природы, и вот он, суд небес, сама не может родить. А потом выразила надежду, что я тоже подыщу себе иностранку и произведу на свет кучу маленьких метисов.

– Сяо Пао, я ничуть не ревную, – говорила она. – Ну ни капельки ревности во мне нет, найди себе иностранку, женись на ней, и рожайте себе, сколько сможете, а родите – передавайте мне, я помогу вам их вырастить. – При этих словах она была уже вся в слезах, дыхание участилось, большая грудь вздымалась, столько в ней материнской любви, которой не на что было излиться. Я даже ничуть не сомневался: дай ей ребенка, из грудей тут же брызнет молоко.

Вот при таких обстоятельствах я и вставил в проигрыватель компакт-диск Ван Ганя.