5) и тогда она скажет либо «нет, не нужна, забирайте», либо «да, нужна», и тогда я отвечу: «А кстати, вы знали, что автор этой книги…» – и расскажу ей удивительную историю об авторе этой книги или о самой книге, и она сразу поймет, какой я умный, и мы будем жить долго и счастливо, и нарожаем детей, и будем вместе ехать в закат на кабриолете.

Да, знаю, на стадии пятого пункта мой план выглядел довольно размыто. И чтобы подготовиться к пункту пять, сначала мне нужно было проработать пункты один и два.

Вообще-то, честно говоря, на IQ-тестах я показывал довольно высокие результаты, поэтому сейчас я даже не могу объяснить, как умудрился слепить в своей голове настолько дебильный план: я не придумал ничего лучше, кроме как спрятаться за ближайшим книжным стеллажом и ждать, пока девушка выйдет, скажем, в туалет, чтобы быстро подойти к ее столу и просмотреть названия ее книг.

Вместо того чтобы просто подойти к ней, я устроил за ней слежку.

И, разумеется, как и любой другой идиотский план, этот мой план с самого начала полетел к чертям, а я – полетел вслед за ним.

В ту среду девушка очень долго сидела за столом, потом потянулась, зевнула, отодвинула стул, взяла чашку с остывшим чаем и направилась к выходу из читального зала – полагаю, чтобы долить кипятка.

Вот он, мой шанс!

Я рванул в ближайший проход между стеллажами – и тут же споткнулся обо что-то мягкое. Раздался девичий крик. Секунды две я провел в состоянии свободного падения, пока не приземлился на живот и не впечатался подбородком в паркет.

– Ты чертов дебил! Твою мать!

Нижняя челюсть болела как после нокдауна, я перевернулся на спину и приподнялся на локтях. Очки с меня слетели, я не мог их найти и потому видел лишь силуэт. Девушка сидела на полу, шипела от боли и растирала лодыжку.

– Ссссс. Ты мне на ногу наступил, мудила!

– Молодые люди! – Голос библиотекарши. – Вы что себе позволяете?

– Он на меня наступил!

Библиотекарша подошла к девушке и помогла подняться.

– Оля, я же говорила тебе: не сиди на полу, это плохо кончится.

Вот так я познакомился с будущей женой – случайно наступил на нее в библиотеке, пока, эммм, «пытался познакомиться» с другой девушкой.

Впрочем, нет, вру: на самом деле настоящее наше знакомство случилось чуть позже. На вечеринке, организованной Греком. Да, не удивляйтесь, Грек иногда организовывал вечеринки – опять же с чисто научными целями: например, каждый приглашенный должен был привести с собой друга (или подругу), фамилия которого обозначает какой-нибудь цвет или профессию.

– Зачем тебе это? – спрашивал я.

– Много будешь знать – состаришься, – отвечал Грек.

– Я и так состарюсь. Мы все состаримся.

– Ох, да ты, я вижу, пессимист.

Вот так, на этой странной вечеринке – под завязку набитой Шварцами, Звонаревыми, Беловыми, Зелениными, Кузнецовыми и Синявскими, – мы с ней и столкнулись. Ее фамилия была Краснова.

– Как твоя нога? – спросил я.

– Ничего. Пинка дать смогу. – Она жевала жвачку и, щурясь, разглядывала меня. Потом вдруг спросила: – Слушай, так это ты – тот самый чувак, который не знает, какая у него группа крови?

– Эээ?

– Прости. Просто Грек именно так тебя описал: «У меня есть друг, который не знает, какая у него группа крови, я думаю, вам надо познакомиться».

Я засмеялся так, что чуть не опрокинул на себя стакан с сидром.

– Подожди-подожди, – сказала она. – Это еще не все. Эту фразу он выдал в ответ на вопрос: «Эй, Грек, у тебя нет на примете человека, который помог бы мне с журналом?»

Вот так я узнал, что она – редактор студенческого журнала и ей нужен кто-то, кто мог бы переводить с английского и немецкого статьи иностранных изданий. Мы ушли с вечеринки и всю ночь гуляли по территории университета. Я смог наконец рассмотреть ее получше: длинные черные волосы, восточные черты лица, очки с маленькими круглыми линзами. Был конец сентября, темнело и холодало очень быстро, но она все еще ходила в майке с короткими рукавами. На предплечьях – татуировки: рисунки Мариуса Эшера («Следы буйной молодости. Очень жалею теперь об этом, даже платье не наденешь, сразу все пялятся на татухи»).

– Я хочу посвятить следующий номер журнала проблеме абортов, – сказала она, когда мы возвращались в общежитие. – И мне нужна будет помощь со сбором информации.

Я засмеялся. Она искоса посмотрела на меня.

– Что?

– Да так, я просто подумал сейчас: если бы мы поженились, и у нас появились дети, и они спросили бы, как мы познакомились, я бы ответил: «Ну, сначала я наступил на вашу маму в библиотеке, а потом мы вместе написали статью про аборты».

Она улыбнулась:

– Ага, а я скажу им: «А еще, когда мы познакомились, ваш отец даже не знал, какая у него группа крови».

Мы зашли в кафе, сели за столик – и постепенно наша первая встреча переросла в свидание. Это вышло спонтанно, оказалось, нам действительно интересно друг с другом. Я узнал, что ее настоящее имя «Олам» – таджикское слово, означает «ночь». А Олей она стала здесь, переехав в Москву, потому что «так проще».

Вот так все и сложилось: через две недели мы уже были парой, и я помогал ей готовить материалы для выпуска номера студенческого журнала: искал в интернете научные статьи, посвященные развитию эмбриона в матке, переводил их. Она за это время успела взять интервью у акушера-гинеколога и опросить целую кучу людей. К нам даже подключился Грек; узнав о том, что я перевожу статьи для студенческого журнала, он сказал:

– О, я тоже хочу.

– Ты?

– Вообще-т я на журфаке учусь, забыл?

Журнал наш назывался «Кактус». Редакция («редакция») располагалась в подвале второго корпуса, в типографии, где стояли огромные ксероксы. Студенты приходили сюда, чтобы сделать ксерокопии нужных страниц из пособий, учебников или тетрадок с конспектами лекций. Вечером, после шести, когда поток желающих сделать ксерокопию иссякал, мы приходили сюда и обсуждали верстку и наполнение полос. По сути, Оля была единственным постоянным сотрудником, другие студенты надолго здесь не задерживались – работа в «Кактусе» требовала слишком много времени и сил.

Тот самый, октябрьский, номер наделал много шума. Дирекция института была недовольна выбранной темой и ее, по их мнению, «однобоким» и «слишком либеральным» (sic!) толкованием. Олю даже вызывали на беседу с деканом.

Мы с Греком ждали ее в редакции. Дело близилось к вечеру, коридоры института опустели, огромные ксерокс-машины молчали, они уже остыли, но в воздухе все еще витал характерный запах – что-то похожее на запах разогретых, горячих чернил и офсетной печати. Когда она вошла, мы молча посмотрели на нее. Оля щелкнула языком, раздался характерный звон – сережка у нее в языке ударилась о зубы. Она любила так делать.