Остальные, видимо, спускаться не стали, поняв, что враг их уже обнаружил и будет бить поодиночке. Здесь мы смогли убить одиннадцать перьеволосых, троих раненых даже взяли в плен. Остальные сумели сбежать. Нам достались богатые трофеи: два бронзовых (!) ножа, еще три медных, медный же топор и медная труба (это, не считая каменного оружия).

Но я им не был рад. Потому что полученные потери нельзя переоценить. Сейчас в моем «дворце» лежали двое самых дорогих раненых: Муравей с проломленным черепом и мой главный «инженер» Луч Света, который кинулся спасать Аграбу от диверсионного отряда и «поймал» копье в живот.

Эта война забирает у меня самых нужных людей!

Когда бой под стеной окончательно прекратился, а пурепеча подобрали раненых, мертвых и отошли, я сам собрал отряд ловких парней и вместе с Сыном Обезьяны повел их в горы. Мы прошли по следам кенгов и изучили тайную тропу. Она оказалась крайне сложной. В одном месте воинам вообще пришлось красться по узенькому карнизу над провалом. Собственно, до этого места мы и дошли. Сын Обезьяны нашел выше удобную площадку и предложил размещать там постоянный дозор. Стражи здесь могут вовремя увидеть врага, сообщить о нападении дымовым сигналом и даже какое-то время обстреливать беззащитных врагов.

Я сомневался, что командир пурепеча станет повторять тот же трюк, но береженого Змей бережет.

Ситуация становилась тяжелой. Потери огромные. Сейчас двадцатники снова пытаются пополнить свои отряды из «штатских», но тех тоже осталось не так много. Да и это уже такие «штатские», что пользы от них будет не намного выше нуля. Конечно, потери врагов тоже были весьма серьезными… Но что-то мне подсказывало, что мальчишка-орел всё равно не отступится. Чем-то для него эта война важна.

Мысли вертелись в голове, мешая сосредоточиться на дороге домой. А тропинка узкая, с перепадами. Опасная, особенно, для полутораруких императоров. Я неуклюже перебирался через завалы и с завистью смотрел, как легко и изящно преодолевает препятствия Сын Обезьяны. А ведь он также и по деревьям может, и вообще, где угодно…

Я замер. Сразу вспомнилось, как безрод, весь в крови, пришел в Аграбу, а никто даже не заметил, как он появился в запертой крепости.

— Сын Обезьяны! — рванул я к господину советнику, едва не растянувшись на влажной гальке. — Стой! Мне… Нам всем нужна твоя помощь!

— Да, Большой Человек, — легкая улыбка скользнула по лицу вегетарианца-эколога.

— Ты ведь такой ловкий! Ты всегда ко мне подкрадывался так, что я тебя в упор не видел. Смог бы ты подобраться к лагерю пурепеча и вызнать, где спит их юный вождь?

— Я… Думаю, да. Можно пробраться по каньону ручья до нижнего моста, а там уже есть кусты, дома, заборы. Но только, если ночью!

— Конечно, ночью! — я подошел к нему вплотную и принялся шептать. — Понимаешь… Понимаешь, если вдруг получится убить его. Его одного! То наверняка остальные пурепеча уйдут! Они уже слишком много потеряли и без вождя не захотят воевать! Понимаешь? Всего одного!

Сын Обезьяны долгое время молчал.

— Понимаю. Я пойду туда ночью, Большой Человек.

В Аграбе до заката я успел разобраться с пленными. У меня уже был один, его, кстати, тоже добыл Муравей… Бедняга Муравей… Так вот этот лысый ополченец оказался образцовым пленником! Всего боялся, всецело был готов к сотрудничеству. К сожалению, мы не понимали друг друга. Я нашел несколько излучинцев, которые хоть несколько слов знали на языке пурепеча; приставил к их к лысому и велел изо всех сил учить язык. Сам тоже решил попрактиковаться, благо, опыт в освоении языка с нуля имею. К сожалению, пока у нас было всего два «урока» — дела отвлекали.

Зато новые пленники оказались ну очень плохими! Они смеялись мне в лицо, норовили туда же плюнуть. Расковыривали свои раны, показывая, что им плевать на боль — пока я не велел их накрепко связать. Перьеволосые кенги тоже являлись очень разговорчивыми, но я быстро понял, что не узнаю от них ни одного приличного слова. Пока неясно, как использовать этот ресурс. Может быть, обменять на пленных четлан?

Ночь прошла спокойно. Хотя, уснуть было трудно. Я знал, что Сын Обезьяны ушел к врагам и метался между двумя крайностями: то проклинал себя, что послал парня на смерть, то молился всем богам, чтобы он решил все проблемы одним ударом ножа.

Реальность оказалась где-то посередке. Ловкач вернулся целым и невредимым. И даже в глазах его я прочитал плохо скрытые радость и облегчение.

— Я не смог подобраться к юному вождю, — опустив глаза, сразу сказал он. — Многие пурепеча ночуют в домах, и туда пробраться можно. Но все перьеволосые пренебрегают стенами и крышами. Они спят у костров под открытым небом. Спят плотной толпой, и их командир-орел находится в самом центре. Подойти к нему трудно, а убить — практически невозможно.

Затем безрод посмотрел на меня.

— Я знаю, как это важно для всех нас, Большой Человек. Но хочу честно сказать: вряд ли я смогу убить мальчишку во сне, даже, если у меня будет такая возможность.

— Прости, Сын Обезьяны. Я не должен был ставить тебя перед подобным выбором. Я знаю, как ты ценишь жизнь. Больше такого не повторится.

Мне стало стыдно. Хотя… Хотя, если бы это могло спасти всех нас, я задушу свой стыд в колыбели и заставлю ловкого советника переступить через себя. Но, похоже, к Апачетаме наемному убийце не подобраться. И я нашел Сыну Обезьяны другую работу. Во-первых, он должен был показать людям Глыбы путь, которым пробрался в Аграбу, чтобы там тоже установили дозор. А затем я велел ему лазать по скалам и искать новые тропки. По которым враги могут пробраться в крепость. Лучше него никто этого не сделает.

После легкого завтрака я поспешил во дворец, проведать бесценных раненых. Муравей по-прежнему не приходил в сознание. Топор кенги ударил его в лоб полуплашмя. Лезвие наискось срезало большой шмат кожи. Даже в лобной кости нашли выбоину от удара. Но, кажется, кость не треснула, ничего на мозг не давило. Пока женщины регулярно перевязывали голову двадцатника, мазали обеззараживающей мазью и молились духам. Уповать приходилось только на молитвы.

Луч Света как раз был в сознании, но я за него переживал сильнее. Копье вошло в живот моего инженера, не исключено, что там поврежден какой-нибудь орган или идет внутреннее кровотечение. Живот Циль Наукаля раздулся, но не был твердым на ощупь (в моей голове откуда-то сидело знание, что твердый живот — это очень плохой признак). Зато у парня был сильный