того, как началась война. Пекари отлично привыкали к новой жизни. За несколько недель в неволе они уже перестали истерить от вида людей, прекратили рыть безуспешные подкопы в скале. Нормально питались, отдыхали и веселились. Я уже понадеялся, что в этот раз эксперимент по одомашниванию пройдет удачно…

Подросток, которому я поручил следить за пекари, был на месте. Мальчишка сходу влюбился в животин и работал не за страх, а за совесть.

— Отбери трех самых лучших, самых здоровых: одного кабанчика и двух свинок. Пометь и береги, как родную мать! А остальных… остальных по одному в день относи на кухню…

Я посмотрел на похрюкивающих чернявых поросят и покачал головой.

— Не в этот раз, ребята. Опять не в этот.

Конечно, одна хрюшка в день — это ничто для нескольких сотен человек. С нее, если всё-всёболее-менее съедобное ободрать, килограммов двадцать выйдет. Но, если добавлять мясо в маисовую кашу — хоть какой-то навар появится. Пусть на десять дней, но я отсрочу повальное людоедство.

А за это время надо решить проблему. Надо покончить с этой проклятой войной. Я ведь с самого начала знал решение. Просто боялся думать о нем.

Разговоры в тени 7

— Шикальиеци!

— Да, господин! — беглый излучинец резво вскочил и повернулся к имачате Черного Урочища.

— Отправляйся в род Мокрого Попугая — завтра их очередь кормить войско пурепеча.

— Я? — юноша не смог скрыть сомнение.

— Не бойся отказа. Ты — сын моего друга и будешь говорить от моего имени. Да утешь вождя: ему нужно сдать только маис с фасолью. Охотники добыли несколько оленей, так что мясо для наших друзей.

— Друзья не требуют, — еле слышно буркнул Кровавая Чаша. — Друзей угощаешь по своей воле.

— Что? — Ицкагани приблизился к беглецу. — Что ты сказал?

— Если быть честным, господин, то мне не очень нравится, как ведут себя наши «друзья». И как ведем себя мы перед ними. Мы всё время им что-то должны. Словно, это не наш дом.

— Глупый, — усмехнулся Ицкагани. — Пурепеча пришли к нам в ответ на мой зов. Который я послал после того, как ко мне пришел ты! Пришел и предупредил о коварных замыслах Недоноска. Они пришли защитить и спасти нас от этого уродца и его козней. Разве не наш долг помогать им всеми силами в этом богоугодном деле?

— Ты, конечно, прав, мудрейший, — склонил голову Кровавая Чаша. — Но не слишком ли многого хотят от нас пурепеча? Мы кормим их сейчас; это делает четлан беднее, однако такую нужду можно потерпеть. Но ведь они и потом собираются забирать у нас продукты, забирать людей для работы. Их человек — Шоануапе — останется здесь, чтобы указывать нам, как жить. Они навязывают нам своего солнечного бога вместо Змея, которого почитали наши предки…

— Насчет Змея, — пожевал губу Ицкагани. — Я тебе так скажу: разве не разумнее заручиться покровительством того бога, который сильнее, который надежнее тебя защитит? А что касается Шоануапе и прочего… Поглядим, мой мальчик. Сегодня пурепеча помогают нам расправиться с ненавистным врагом, но, возможно, завтра у нас появится возможность избавиться от их… заботы.

Шикальиеци криво хмыкнул, и это не утаилось от внимания имачаты.

— Что-то не так, сын моего друга?

— Да нет… Просто… Прости меня за откровенность, господин. Но я теряюсь. Я бежал к тебе, думая, что делаю добро для нашего народа. Что спасаю четлан от подлого Недоноска. Но сейчас словно Чужой спустился с небес и коварно поменял местами свет и тьму, горячее и холодное… Правду и ложь. Мы сами позвали пурепеча, мы подчиняем наш народ их власти, их богу. Заставляем свободных людей служить чужакам. Где здесь добро, что мы создаем? А Сухая Рука — он строил. Уж я-то видел. Излучное при нем ожило. Он собирал четлан вокруг своего бога…

— Какая чушь! — Ицкагани раздул ноздри. — Ты словно лишился памяти, мальчишка! Так я тебе напомню: Недоносок убил твоего отца! Он пришел в твой дом и выгнал тебя из него! Лишил богатства, лишил законных прав! Вот это, по-твоему, называется созиданием? Это ты считаешь добром?

— Нет, — Шикальиеци опустил голову. — Я помню, кто такой Сухая Рука. Помню, что он сделал мне. И это самое страшное, господин. Конечно, Недоносок для меня зло. Понимаешь, что получается, господин?

— Что? — недовольно буркнул имачата.

— Что зло для меня — это добро для прочих четлан. А то, что мы с тобой считаем добром — беда для народа.

Ицкагани, хмурясь жевал губу.

— Глупости! Какие это всё глупости! — отмахнулся он. — Как до такого можно додуматься! Всё просто: я точно знаю, что есть зло и что добро. Со злом я борюсь по мере своих сил. Главное, быть верным себе — и тогда я добьюсь своих целей! Добро восторжествует!

Кивнув сам себе, имачата даже слегка улыбнулся.

— А тебя послушать, так выходит, вскрыть себе горло ножом — это добро сделать? Так что ли, мальчик?

— Я не знаю, господин, — пожал плечами Кровавая Чаша.

— Не думай лишнего! Помни главное: Недоносок убил твоего отца и отнял твои земли. Просто делай всё, чтобы покарать его за это. Ясно?

— Да.

— Ну, так ступай и собери у Попугаев зерно для славного воинства пурепеча. Всё, что приближает гибель Недоноска — и есть добро.

Глава 22

Хороший Уэтамо

Мы сидели в маленькой лодке — я, Вапачиро, Сын Обезьяны и двое молодых крепких воинов, черный и золотой. Лодка шла вверх по реке. По Великой, она же Мезкала. Нет, мы не бежали, хотя, не исключаю, что кто-то в Аграбе и мог так подумать… Да я и сам время от времени спрашивал себя: не струсил ли? Не сбежал?

Все-таки нет. На вечернем совете я обрисовал ситуацию своим командирам — не возразил никто.

— Мы проиграем, — начал я, когда приглашенные расселись у костра (теперь советы проводились не во дворце, где уже было не протолкнуться от раненых). — Не скоро, но наверняка. Похоже, пурепеча не могут захватить Аграбу. Они уже всё попробовали. Кажется… Не думаю, что мальчишка-орел станет кидать своих воинов на новые штурмы стены — потери у него и так значительные. Теперь он начнет осаду. Вернее, уже начал. И отныне всё зависит от того, у кого больше терпения. Хотелось бы, надеяться, что захватчики устанут и уедут… Но это мечты. Они могут пополнять запасы, а мы — нет. Ннака, на сколько у нас осталось еды?

— Дней на двенадцать-пятнадцать. Если совсем тянуть — на двадцатку растянем.

— Вот всё, что у нас