— Я боюсь теперь одна быть на улице, в городе творится что-то ужасное... ежедневно убийства.

Друзья прошлись с ней по центральным улицам и проводили домой.

— Мне так не хочется заходить к себе, там пусто, мрачно...

Друзья молчали. Клара что-то хотела добавить, но, вероятно, постеснялась Андрея. Ожогин и Грязнов молча поклонились и направились к Кибицу. Клара вдруг проявила решимость и тихо окликнула Никиту Родионовича:

— Господин Ожогин!

Он остановился и оглянулся.

— Если вас не затруднит, зайдите ко мне после занятий, мне надо с вашей помощью решить один вопрос...

— Постараюсь, — ответил Никита Родионович.

— Обязательно постарайтесь, — произнесла Клара, подошла к Ожогину вплотную и заговорила торопливо, сбивчиво: — Я сейчас всего не скажу. То есть не скажу того, ради чего прошу вас зайти. Завтра утром меня здесь не будет, — я улечу с мужем... Зорг уходит от Юргенса в другое ведомство... Возможно, мы с вами больше никогда не увидимся. Ну, а главное я скажу вам не здесь... Жду вас. — Она пожала Ожогину руку и отошла.

Вообще, изучая поведение Клары, Никита Родионович не раз задавался мыслью сблизиться с ней. Хотелось окончательно уяснить, чего она добивается. В зависимости от этого можно было решать вопрос, может ли она быть в какой-то мере полезна для дела. Теперь необходимость сближения отпадала. Зорг переводится, уходит от Юргенса и забирает жену. Где они осядут — предполагать трудно. А поэтому и нет смысла предпринимать что-либо. Но зайти к Кларе, конечно, надо. Возможно, это последнее свидание прольет свет на поведение Клары.

Кибиц встретил учеников молча. Он выглядел как затравленный бирюк. Последняя неделя его согнула, подавила, уничтожила. Злыми глазами смотрел он на окружающих. И раньше всегда замкнутый, теперь он совсем ушел в себя и ничем не проявлял интереса к людям. Обычный беспорядок в комнатах превратился в невообразимый хаос. Гниющие остатки пищи наполняли помещение запахом разложения, который вызывал у вошедшего с улицы человека ощущение, будто он попадал в мертвецкую.

Кибиц расставил аппаратуру и жестом пригласил учеников к столу.

— То, что вы знаете... уже и так слишком много для врагов... Германии... — сказал он злобно, но в следующую секунду поправился: — мы идем сейчас вместе, но русские никогда не поймут нас, немцев, и никогда не воспримут нашу культуру... Мы терпим поражение не потому, что мы слабы, а потому, что послушали австрийца, сделали его своим вождем, не только служили ему, но служили честно... Если бы Гитлер был немец...

Со двора донесся шум. Кибиц прервал свою речь и, будто опомнившись, взял в руки радиодеталь.

— Приступим к занятию...

Но начать занятие не удалось.

Завыла сирена. Завыла тягостно, надрывно. Ей ответили зенитки. Кибиц побледнел и дрожащими руками положил деталь на стол. В комнату вбежал дежурный солдат.

— Тревога!.. — крикнул он испуганно. — Садитесь в машину!..

— Сейчас... — сказал Кибиц, когда солдат уже исчез, и поспешно натянул на себя плащ, забыв одеть головной убор. — Пойдемте в машину... тут опасно оставаться...

Ожогин и Грязнов молча последовали за Кибицем.

В открытые настежь ворота выскочила машина Юргенса. Малолитражка, в которую сели Ожогин, Грязнов и Кибиц, последовала за нею. Шофер гнал ее на большой скорости, изредка включая фары, чтобы охватить одним взглядом лежащую впереди дорогу.

Кибиц кричал на шофера, запрещая ему зажигать свет. Но тот не обращал внимания или не слышал. За городским парком, на шоссе, где машины бежали одна за другой, он опять включил фары. Кибиц промолчал и лишь передернул плечами. Но когда шофер еще раз дал свет, Кибиц не вытерпел.

— Мерзавец! — крикнул он. — Гаси!

Шофер сбросил газ и резко затормозил. Ожогин и Грязнов толкнулись о спинку переднего сиденья. Стало слышно, как остервенело отстреливались зенитки и как нарастал с северо-востока гул самолетов.

Шофер вылез из машины и хлопнул дверкой.

— Если у вас хорошие глаза, поезжайте сами, — язвительно сказал он и скрылся в темноте.

Кибиц в бешенстве замер, не зная, что сказать, и лишь через несколько секунд, заерзав на месте, завопил:

— Вернись! Свети... Я разрешаю!

Никто не отозвался. Вдали на аэродром упали первые бомбы и взрывы, сопровождаемые огромными вспышками, осветили небо.

— Какой ужас, какой ужас, — шептал взволнованный Кибиц.

— Успокойтесь, господин Кибиц, — сказал невозмутимо Никита Родионович и перешел на место шофера.

Покопавшись немного на щите, он нажал на стартер, и машина тронулась.

На шоссе при объезде Ожогин включил фары и ехал со светом, пока объезд не остался позади.

Кибиц на это никак не реагировал. Сидящий сзади Грязнов видел, как тряслось, словно в лихорадке, его тело. Километрах в пяти от города Кибиц потребовал остановиться и вылез из машины. Отойдя несколько шагов, он лег на сухую траву и закрыл лицо рукой. Подкатила еще одна машина, затем другая и остановились невдалеке. Послышалась приглушенная немецкая речь. Кто-то из немцев, неразличимый в темноте, высказывал опасение, что город может пасть в самые ближайшие дни. Ему не возражали. Он называл имена немецких генералов, одних хвалил, других ругал Часто упоминал Гудериана, который, по его мнению, только и сможет сдержать натиск русских. Потом голоса смолкли. Все наблюдали за бомбежкой. Друзья сразу определили, что самолетов прилетело немного — пять, шесть и бомбовой удар обрушился лишь на аэродром, куда только позавчера прибыло соединение истребительной авиации. Сам город был вне опасности и покидать его не было никаких оснований.

— Русских ориентирует кто-то по радио, — послышался опять голос. — С воздуха истребители не видны, там подземные ангары...

— Это вполне возможно, — согласился второй. — Город засорен до безобразия. Воображаю, что здесь будет, когда мы начнем уходить...

Разрывы прекратились, а через несколько секунд начал затихать и рокот самолетов. Наступила тишина. О прошедшей бомбежке говорило лишь высокое пламя на аэродроме. Очевидно, горел бензосклад.

Убедившись, что опасность миновала, немцы стали разговаривать оживленнее, послышались смех, шутки.

Неожиданно со стороны вокзала раздались с небольшими промежутками три оглушительных взрыва.

— Это еще что? — спросил один из немцев.

— Вероятно, бомба замедленного действия, — высказал предположение кто-то. Однако, когда поднялось пламя, то стало ясно, что взрыв произошел не на вокзале, а ближе к центральным улицам. Над городом возник неопределенный шум. Трудно было определить, из чего он слагался. Можно было различить сигналы автомашин, грохот повозок. Затем последовал еще один взрыв, до того сильный, что колыхнулась земля.

— Кажется, замедленного действия бомбы тут не при чем, — проговорил немец, только что высказавший такое предположение.