Прикончив еще одну порцию картофельного пюре, Мэдисон продолжает:

– А ты, Оскар?

– То же самое.

– Как вы двое встретились? – спрашивает Мэдисон не прямо, а как бы между ними, будто поставив звоночек для вызова официанта на равном расстоянии от двух клиентов.

– На моей работе, – быстро отвечает Джеймс. – Как вам в лагере? Нравится?

Он меняет тему, и иногда это срабатывает. Хоть Дэвид и не очень доволен размещением, но и он, и Мэдисон действительно кажутся довольными, что меня радует.

За десертом мы подаем кофе, но выпить его соглашается только Мэдисон. Кажется, она заряжается бодростью больше от вопросов Джеймсу, чем от этого напитка.

– А вы связываетесь со своей семьей, Джеймс?

– Нет, но я знаю, что они в порядке.

Когда мы летели в спасательном модуле, он упоминал, что у него есть брат, с которым они не разговаривают. Сейчас это первый раз с нашего возвращения, когда вообще упомянул его в разговоре.

– Рада слышать, – говорит Мэдисон, смотря на меня поверх кофе. – Они тут, в лагере № 7?

– Да.

– Мать с отцом?

Я бросаю взгляд на Джеймса и Оскара. Что это значит?

– Мои родители умерли, – отвечает Джеймс, начиная собирать пластиковые тарелки со стола.

– А братья и сестры?

Уверена, он не хочет об этом говорить, а потому я толкаю Мэдисон ногой под столом. В ответ она дергает головой, как бы спрашивая, что?

– Только один брат, – Джеймс, стоя спиной к нам, перебирает тарелки, перед тем как поставить их в посудомоечную машину.

К счастью, Мэдисон такой ответ устраивает.

Когда они уходят, я заглядываю к Джеймсу в кабинет. Здесь просто бардак: схемы зондов, карта Солнечной системы и конкретно Пояса астероидов, а на стене рукописная записка с шестью именами: Гарри, Григорий, Мин, Лина, Идзуми и Шарлотта. Это все те, кого мы оставили – ради них он и трудится сейчас, отдает себя без остатка. Ведь они все еще там.

– Извини за Мэдисон. Она уж если набросится…

– Она просто защищает тебя, – отвечает он, не поднимая головы. – Это логично.

– Я могу помочь?

– Не сейчас, спасибо. Но скоро.

Хоть чего-то теперь можно ждать.

* * *

Следующим утром Джеймс ждет меня в гостиной – или моем тренировочном зале.

– Прогуляемся?

– Конечно.

Что-то новое и давно ожидаемое. Может быть, он думает, что свежий воздух пойдет мне на пользу?

Выйдя на улицу, я одной рукой опираюсь на трость, а второй держусь за его руку. Светит тусклое солнце, а хлопья снега кружатся вокруг нас, как пепел от погасшего огня.

– Ты становишься сильнее, – замечает он.

– Не так быстро, как хотелось бы.

– В эти дни ничего не происходит быстро.

Он останавливается около Бараков 12А и смотрит на них. Здание напоминает мне теплицу с арочной крышей или длинную бочку, наполовину ушедшую в песок. Из-за размещенных солнечных батарей крыша выглядит черной. Только что закончился завтрак, и люди высыпают на улицу, торопясь на работу. Начинается новый день.

Это не здание, где живет Мэдисон или Фаулер, – у них личные дома, в которых они размещаются со своими семьями и взрослыми детьми.

– Ты кого-то ищешь?

– Да.

Он продолжает смотреть на выходящих на улицу людей.

– Смотри, в зеленой куртке и вязаной шапке, – говорит он наконец.

Человек, на которого он показывает, такой же высокий, как сам Джеймс, и смутно на него похож.

– Твой брат?

– Да. – После небольшой паузы он продолжает: – Я прихожу сюда каждое утро, чтобы увидеть его.

– Почему?

– Потому что это самое близкое, как я могу к нему быть.

– Я не понимаю.

– Он меня ненавидит.

– За что?

– За то, что я сделал.

Я уже выучила личные границы Джеймса. Их немного, но те, что есть, поднимаются в высоту на километры. И падут они только тогда, когда он сам того захочет.

Но я удивлена, зачем он показал мне это? Значит, это его беспокоит: как будто он хочет поговорить, но ничего не хочет с этим делать.

Я внезапно понимаю, что я не единственная, кто пытается излечить себя, находясь в лагере № 7. У него есть свои травмы, пусть невидимые, но так же мешающие полноценно жить, как и мои.

Я крепче сжимаю его руку.

* * *

Неделей позже, когда я занимаюсь, крутя педали на велотренажере, дверь резко распахивается. Это Джеймс – для конца рабочего дня рановато, поэтому я тут же понимаю: что-то случилось.

– Мы получили сигнал, – говорит он, задыхаясь.

– Сигнал? От кого? Где? От «Пакс»?

– От «Мидуэй». Флот обнаружил еще больше артефактов. Намного больше.

Мы с Фаулером проанализировали данные, полученные от флота «Мидуэй». Количество наших врагов поражает. Теперь мы называем артефакты «солнечными ячейками», и, как я и предполагал, их гораздо больше, чем два.

Вчера мы получили еще один «информационный камень» от флота «Гелиос». Информация пришла как раз вовремя и абсолютно точно говорит нам, что надо делать.

Мы переделали кабинет Фаулера в НАСА в военный штаб и обсуждаем здесь один конкретный вопрос: войну. Мы знаем нашего противника и готовимся дать отпор. Но важно то, что потребуется участие каждого человека на Земле, чтобы был хоть какой-то шанс победить его. Наша первая задача – убедить политиков в том, что мы правы.

* * *

Ледяной апокалипсис, охвативший планету, оставляет многие желания неисполненными. Но в то же время есть и положительные моменты. Один из них, который для меня особенно ценен: больше не надо надевать деловой костюм. При массовой эвакуации Америки с родных земель обязательная форма одежды для ведения бизнеса не входит в список вещей, которые обязательно надо сохранить. Формальность и стиль погребены под снегом, возможно, навсегда.

Так что я натягиваю свои серые штаны и свитер и бреюсь – сегодня самый важный день в моей жизни. Я собираюсь настоять на том, что участие всей человеческой расы в запуске экспедиции – это самое важное научное предприятие в истории. Если мы не нанесем ответный удар, я не знаю, что тогда произойдет. Мне нужно убедить моих слушателей, иначе это будет означать конец для всего человечества. Эта презентация – самая значимая из всех, которые я когда-либо проводил, поэтому я нервничаю.

Похоже, Эмма это понимает.